Пилигрим

Юнг сел и выпил. Потом посмотрел на дневник Пилигрима с этой возмутительной историей, написанной его возмутительным почерком, в которой он обливал грязью одного из величайших людей, когда-либо ходивших по земле… И все это в таком спокойном, нейтральном тоне, словно читаешь порнографический отчет из зала суда!

А теперь еще и это. Очередной поворот.

Я пыталась сказать вам, — проговорила онa.

Проговорила она. Проговорила она. Проговорила она.

Выходит, речь шла о какой-то бабе!

Ну-ну, не горячись! Что ты имеешь против женщин? Почитай лучше дальше и узнай, кто она такая.

Я не хочу знать, кто она такая! Она самозванка, черт бы ее побрал!

Опять ты чертыхаешься, Карл Густав. Не стоит опускаться до ругани. Это неприлично.

А мне плевать! Плевать, черт побери!

Вижу. А зря, потому что ты катишься по наклонной. Кстати, что ты делал, читая дневник? Ты сам-то заметил? Мы в университете называли это «шаловливые ручонки». Помнишь? Так мы говорили о мастурбации, то есть, выражаясь более деликатно, о самоудовлетворении.

Я не дотрагивался до себя! Всего лишь поправил брюки. Мне было неудобно сидеть…

Ты будешь курить свою сигару?

Да! Обязательно!

Юнг сунул сигару в рот и закурил.

Перефразируя твоего бывшего друга доктора Фрейда, порой сигара — это просто сигара.

Прекрати! Никакой это не фаллический символ!

А я что говорю?

Ты намекаешь… Послушай! Меня не возбуждает совращение юношей. И перестань обливать меня грязью!

Но она не юноша. Она девушка.

Все равно не возбуждает.

Значит, ты ненормальный.

— Заткнись, Бога ради!

Ты снова говоришь вслух сам с собой.

Хорошо. Раз ты не хочешь оставить меня в покое, я буду читать дальше и узнаю все, что написано в этом проклятом дневнике — и почему!

Тишина.

Только шелест страниц.

А затем удовлетворенный вздох. Вот оно!

«Платье, или, вернее, маскарадный костюм…»

«Платье, или, вернее, маскарадный костюм, полетело к ее ногам. Ей было велено надеть его и сказано — почти с отвращением, — что Леонардо не интересует ее тело… Разве только как объект анатомических изучений.

— Надень его!

Девушка встала и, съежившись, повернулась к нему спиной. Ни один мужчина еще не видел ее обнаженной.

Кто-то из юных друзей Леонардо, очевидно, надевал это платье на масленицу — до пришествия Савонаролы. Голубое, расшитое звездами, вырезанными из посеребренной бумаги и приклеенными на ткань в виде созвездий: пояс Ориона — на талии, Плеяды — поперек груди, Кассиопея — на спине, а по кайме — Млечный Путь. Не будь она так напугана, девушка залюбовалась бы им и, наверное, даже похвалила эту веселую выдумку. Но сейчас ей было не до того.

Натянув на себя неуместное одеяние, она повернулась и устремила взгляд на фигуру, которая стояла теперь прямо, уставившись в окно.

Девушка подняла наконец голову.

— Вы позволите мне сказать?

Тишина.

— Позвольте мне объяснить вам, кто я такая. И почему я пришла сюда в таком виде…

Голос у нее дрожал. Она вцепилась пальцами в платье.

Леонардо не шевельнулся и не промолвил ни слова. В комнате слышалось только потрескивание дров в камине. Злобное потрескивание.

— Умоляю вас, дайте мне объяснить! И рассказать об Анджело.

Леонардо процедил сквозь зубы одно-единственное слово:

— Говори.

И она рассказала свою историю.

* * *

Анджело был моим братом~близнецом.

Наш отец…

Не важно почему, но я ненавидела его. Отрицать это или скрывать нет смысла. Ненависть моя жива и поныне. Я ношу ее, как камень за пазухой. Всю жизнь я ненавидела мужчин. Всех, кроме одного. Моего Анджело.

Мой Анджело. Мой ангел.

Ангел из ада. И как же я любила его за это! Боготворила его порочность. Его необузданность. Любовь к озорным проделкам.

Меня это покоряло до глубины души. Наслаждение… Восхитительный привкус порока. «Давай повеселимся!» — говаривал он.

Одним из наших развлечений было переодевание. Мы менялись одеждой. Боже, до чего он был прекрасен! Из него получалась очаровательная девушка.

Нет, очаровательная — не то слово. Его красота была настолько ослепительной, что он мог сидеть, не шелохнувшись, среди других девушек, а все мужчины в зале видели только его. Он наслаждался этой игрой. Он был куда более женственной девушкой, чем я. А я — более мужественным юношей.

Это правда.

Играя в нашу игру, мы открывали совершенства друг друга. Возможно, даже бессознательно. Мы просто были такими.