Пилигримы

Герхард де Лаваль допустил, быть может, самую крупную ошибку в своей жизни. Он не устранил лохага Стефания сразу же после убийства барона фон Зильберштофа. И этот промах вполне мог стоить ему головы. Фридрих Швабский выдавил из лохага прониаров все, что тот знал о щедром алеманском рыцаре. Седая прядь на темной шевелюре, приобретенная во время несчастливого похода в славянские земли, едва не погубила Герхарда в самом расцвете сил. Вот и не верь после этого в магию и колдовство. Если бы не Одоакр фон Вальхайм, успевший предупредить сообщника, то пришлось бы сейчас благородному шевалье де Лавалю не вино пить в константинопольском трактире, а болтаться на пеньковой веревке, на потеху воронью. Деньги у Герхарда пока были, какое-то время он мог пожить под гостеприимным кровом дядюшки Аристарха, но трактир далеко не самое безопасное место для провинившегося рыцаря, которого ищут не только алеманы, но и агенты императора Мануила. Протоспафарий Константин слишком опытный и предусмотрительный человек, чтобы оставить без внимания приметного шевалье, едва не ввергнувшего Византию в пучину новых бед. Трактир дядюшки Аристарха был расположен в двухстах шагах от роскошного обиталища протоспафария. Сюда частенько забредали слуги сиятельного Константина в поисках веселящего напитка. Один из них поведал трактирщику о таинственных скифах, прибывших несколько дней назад в усадьбу гордого патрикия, любимца императора Мануила. О скифах, идущих на помощь, Константинополю, Герхард уже слышал, но никак не мог взять в толк, откуда взялось это грозное войско, всерьез угрожающее французскому королю. Дабы получить интересующие его сведения, Лавалю пришлось прикупить кучу грязного тряпья и войлочную шляпу. Теперь он мало чем отличался от обитателей здешнего дна и мог почти беспрепятственно приблизиться к усадьбе Константина. Угрозу для него представляли разве что нищие, усмотревшие в нем конкурента, однако серебряная монета, преподнесенная их главарю, разом утихомирила разгорающиеся страсти. Место у ворот усадьбы протоспафария считалось у обитателей константинопольского дна хлебным, ибо сиятельный Константин жил на широкую ногу, а его гости отличались щедростью. Впрочем, Герхард никогда не снимал шляпы, боясь быть опознанным, а потому медные и серебряные монеты местных вельмож практически не попадали в его мошну. Что вполне устраивало как нищих, не жаловавших конкурентов, так и самого Герхарда. Таинственных скифов, одетых с вызывающей варварской роскошью, Лаваль увидел уже на следующий день после того, как обжился на городском дне. Кавалькада из тридцати всадников во главе со смуглым, узкоглазым человеком выехала со двора усадьбы и церемониальным шагом прошествовала мимо нищих, поливая их дождем из медных и серебряных монет. Обитатели константинопольского дна буквально взвыли от неслыханной удачи, выпавшей на их долю, и кинулись собирать монеты с грязной мостовой, а замешкавшийся Герхард едва не был сбит конем крайнего всадника, облаченного отнюдь не в скифский наряд. Всадник в лазоревом пелиссоне оглянулся еще раз, но Лаваль уже успел юркнуть за чужие спины. Для того чтобы опознать Филиппа де Руси, Герхарду хватило нескольких мгновений. Зато он не мог с уверенностью сказать, узнал ли капитан антиохийской гвардии своего самого лютого врага. Исключить такую возможность было нельзя. Филиппа мог обмануть наряд Герхарда, но по прошествии некоторого времени, он наверняка спохватится и пошлет на розыски подозрительного человека своих людей. Герхарду следовало как можно скорее убираться из трактира гостеприимного Аристарха и найти себе более надежное убежище в этом огромном, но на редкость тесном городе.