Пилигримы войны

Горячая вода давала обильный пар, Гвездослав смотрел, как тонкая струйка вливалась в холодную воду. Лешка сноровисто мешала в тазу, подливала и не замечала будто бы, как кожа краснела. Вот взять ее, Лешку. Поначалу гордая была, а ничего, пообломал ее. Под себя подстроил. Да и надо-то было всего ничего – власть свою показать. Мужика, с которым она пришла, «праведные» его заморили, вот тут-то и гордыня вся кончилась.

Гвездослав опустил ноги в таз. Заохал, застонал, наслаждаясь горячей водой. С минуту посидел так, потом ткнул ногу в Лешкины руки. Лешка проворно мыла, массировала заскорузлые пятки. Скоро бросилась к тумбочке, достала барсучий жир.

– Сколько раз тебе говорил, рядом держи. – Гвездослав ткнул жилистым кулаком в голову Лешке. Она закивала часто-часто, расстелила полотенце на коленях, обтирала ногу, смазывала жиром кожу.

– Не сердись, не сердись, благодетель. Дура-баба!

– Вот то-то и оно, что дура, – заворчал Гвездослав. – Слышь, Лешка, Марьяну бы надо проучить. Ты там пусти слух между баб, дескать, Отец за Марьяной следит, потому как грех на ней имеется. А какой, не говори. Слышишь?

– Пущу, пущу. А какой грех-то, Отец?

– Дура! Говорю же, слух пустить надо. Есть там грех или нет, не твоего ума дело. Пускай помучается.

– А, ну так бы сразу и сказал.

– Цыть у меня! Говоришь много!

Лешка притихла. Домыла другую ногу, подставила тапки. Гвездослав вставил ногу в прогретый мех, пошаркал, откинулся к стене. Из-под бровей смотрел, как Лешка убирает выплеснувшуюся воду, таз, наскоро полощет руки, собирает на стол. Потянуло едой, разваренная картошка дышала паром, на столе, как по волшебству, возникали соления, румяный окорок, запеченный до корочки, каравай душистого хлеба. Ждал, пока поставит Лешка на выскобленный стол лафитник, наполненный настойкой, и только потом нехотя поднялся с лавки, подошел, сел за стол.

В дверь постучали. Гвездослав чертыхнулся про себя, уронил с вилки картофелину.

– Кого несет? Лешка, стучат!

Лешка кинулась к двери, послышались приглушенные голоса.

– Кого несет, говорю?

– Я это, я.

В дом вошел юркий, меленького росту мужичонка. Наскоро сотворил знак благодати, постучал ногой о другую, быстро, сноровисто стащил с себя верхнюю одежду.