Прочувствовав момент сзади выходят мои друзья и начинают в такт раскачиваться положив друг другу руку на плечо. Орлова растолкала сонного Александрова, улыбнулась другому соседу – Чиркову. Положила им руки на плечи и закачалась в стороны… К концу песни почти весь зал качался в такт музыке. Встав, посылаю публике воздушный поцелуй, вызвав весёлый смех.
Ведущий витиевато представляет нового исполнителя, вместо того, чтобы просто сказать: "Колобков Вася – Советский Союз".
В бок тыкается острый локоток:
– Ты на кого это там пялился?
– А, что, нельзя? – парирую.
– А мне можно на тебя смотреть? – по-еврейски продолжает разговор Аня. – сядь в первый ряд на место Самуила Абрамовича. Я на тебя смотреть буду, а то собьюсь…
– Ладно, – говорю, – смотри.
А Вася тем временем начал бодрую "Вершину" Высоцкого. Две другие песни Маэстро зарубил типа "не в тему". Мне же товарищ Кац указал на своё место скраю первого ряда:
– Рядом режиссёр Михаил Ромм. Не нагруби.
Я, улыбаясь и прижимая руку к сердцу:
– Ну, Вы же мою натуру знаете?
Пробираясь к месту вспоминаю, что эта фраза из какого-то детского фильма… Всё я на месте. Киваю соседу. Ответный кивок. Колобок встаёт под аплодисменты. Довольный Самуил Абрамович продолжает:
– А сейчас выступит Афанасьева Анна, медсестра из госпиталя. Она впервые споёт песни, которые для неё написал Юрий Жаров.
И проводит рукой в мою сторону. Сосед удивлённо качает головой и протягивает руку. Молча жму. Кац продолжает заливаться соловьём про то какие мы все чудесные люди и какой чудесный вечер…
Выходят Аня с Васечкой. Подруга находит меня взглядом, Колобок начинает играть…[12]
Поёт так, что каждое слово – прямое попадание в сердце. Гипнотизирующий влюблённый взгляд, грустная красивая улыбка. Но, я не поддаюсь. Плавали-знаем. А публика то прониклась. Вон все хлопают, даже профессора. Раскланявшись, Пилюля начинает вторую песню. С неё словно слетели оковы ответственности. Поёт легко и весело. Как будто у костра для друзей…[13]
После аплодисментов Самуил Абрамович объявил о продолжении банкета в столовой. Михаил Ильич Ромм пригласил меня за свой столик. Знакомлюсь. Кроме знаменитого кинорежиссёра за столом его жена – известная артистка Елена Александровна Кузьмина и художник Алексей Рудяков, который смущаясь поведал, что пригласительный билет ему отдал его учитель из ВГИКа – Иосиф Шпинель.
– Ну как же, – закусив, с улыбкой говорит Ромм, – мы с Иосифом Ароновичем мой первый фильм делали. А вы чем занимаетесь? – спрашивает он меня.
– Я помощник тренера в хоккейном клубе ВВС. Не играю из-за травмы.
– Зато поёте хорошо, – подключается артистка, – сами песни пишите?
– Да нет. Услышал где-то, запомнил… А Вы чем занимаетесь? – обращаюсь к молодому художнику, спеша соскочить со скользкой темы.
Тот, смущённый вниманием, начинает робко:
– Мы, с Михаилом Швейцером (Ромм кивает, мол знаю его) на "Мосфильме" хотим рыбаковский "Кортик" снять. Рыбакову книгу выпустили и с фильмом обещали помочь. Но, пока – тишина, может в Ленинграде возьмут. У Толи Граника на "Ленфильме" есть договорённость на детский фильм по сценарию Агнии Барто. Но, у неё после смерти сына проблемы с творчеством. Эх, был бы сценарий… – с сожалением произносит он.
– Так в чём же дело, – говорит с улыбкой Михаил Ильич, наливая по рюмкам себе и жене коньяк, – до конца вечера (смотрит на часы) целый час. Давайте сейчас придумаем основу, ваш Рыбаков распишет диалоги. И, вуаля, сценарий готов. Гоните денежки…
Отсмеявшись с нами, режиссёр спрашивает меня:
– Вы какую нибудь спортивную историю для детей знаете? Вы же спортсмен… Или для начала хоть одну фразу, чтобы от неё оттолкнуться… (выпивает коньяк).
Вспоминаю. Ведь недавно что-то мелькнуло в голове:
– Ну, Вы же мою натуру знаете? – говорю, и вижу заинтересованные лица.
– И кто же это у нас так говорит? – спрашивает Ромм, подавшись ближе.
– Капитан школьной хоккейной команды, – припоминаю, закрыв глаза:
– В команде проблема – главный бомбардир уехал в другой город. На его место берут одноклассницу фигуристку у которой в том же классе есть брат-двойняшка…
– Почти как у Шекспира, – улыбается артистка, – дальше давайте.
– А ты записывай, – говорит Ромм художнику Алексею, давая блокнот и ручку. Кивает мне, увидев как художник перестал скрипеть ручкой. Я, закрыв глаза, строчу, как из пулемёта: