Пилюля

Этого тоже помню. Пятикратный блин чемпион Союза.

- А третий чужой, вообще пацанёнок сопливый с "Фрезера". Стрелец какой-то…

Пропали наши денюшки.

Лёг вот вздремнуть перед тренировкой. Снова приснилась хрень. Будто я в компьютере играю в футбол. Внутри. А надо мной бегущей строкой:

Ник – Юрий Жаров.

Возраст – 22.

Рост – 170.

Вес -60.

Размер ноги – 41.

Сила – 6.

Ловкость – 7.

Интеллект – 7.

Харизма – 4.

Воля – 3.

Скорость 130 от 100 средних.

Выносливость 150 от 100 средних.

Сила духа 45 от 100 общих.

Может я сошёл с ума? Хотя, кто-то рассказывал там, что дьявол оцифрует всех на Земле. И будет за ними следить. Знать про каждого где был, что сказал. Прям, мечта Берии…

Захожу в госпиталь после хоккейной тренировки. Отмечаюсь у "Борменталя". Ищу Аню. Нахожу. Она в палате читает газеты больным:

– По инициативе секретаря комсомольской организации товарища Чекулаева, группа солдат в выходной день совершила лыжную прогулку.

Отложив "Красный воин", берёт другую газету, читает заголовок:

– Зверская расправа над неграми… – останавливается, глядя на вошедшего.

Обгоревший, одноногий, вероятно лётчик, проковыляв, сел на койку. Горько так посмотрел вокруг:

– А, что-нибудь повеселее есть? Порадуйте инвалида.

Пилюля встала. Поправила халат, как на экзамене.

– Есть… Только не весёлое, товарищ майор.

И, закрыв глаза, словно припоминая, начала…[15]

Прочитав, отвернулась, вытирая глаза. Увидела меня, быстро подошла, спросила:

– Что-то случилось?

– Нет. Нужно перед командой во вторник выступить. Споёшь?

Кивает. Идём к выходу. Она прерывает молчание:

– А Ванин вопрос сняли с викторины. Монголы, оказывается, зимой ели сушёное мясо, а лошади траву из-под снега. Поэтому продукты и сено им были не нужны. Так историки пишут. А где пишут, сказали сам найдёшь.

Мимо проковылял парень, держащийся за свою промежность.

– Хернёй страдает, – говорит Пилюля, и увидев непонимание на моём лице, поясняет, – Херня – это грыжа на латыни. У Миши паховая грыжа. Скоро Михаил Петрович операцию сделает, и всё будет хорошо…

– Мы в футбол завтра с "нижними" играем. – замечаю неприкрытую радость на её лице, – Придёшь?

– Отпрошусь обязательно. – в порыве обнимает меня, потом испуганно отстраняется, и видя, что я не ругаюсь, говорит:

– До завтра.

Иду к остановке. Мимо со скрипом проезжает телега. Дед в будёновке, словно вспоминая молодость, дал вожжами лошадке по корме и причмокнув на еле переставляющую ноги скотинку произнёс: "Давай, залётная!".

Исторический персонаж. Поди панов в этом шлеме бить ходил. Кругом история. Оглядываюсь вокруг…

Да, история она такая. Сегодня одна, власть поменялась, другая, новая власть и история у страны тоже новая… А, те кто не хочет по таким правилам играть – сидят в запасе.

В запасе и спортсменов кучи пропадали, так и не заиграв в полную силу. Вот в киевском "Динамо" такие суперигроки как Рац и Михайличенко очень долго сидели в дубле. Почему? Уж, и не вспомню.

– Тебе какой-то Рудяков звонил. Просил вечером быть у Рыбакова. Я тут на бумажке написала где он тебя ждать будет, – тётя Клава даёт листок с адресом, – а ещё Абрамян бумагу оставил (показывает на ватман), карандаш и краски с кисточкой.

– Спасибо, Клавдия Петровна, – паясничаю я, – премного благодарен.

– Да чего уж, – улыбается, принимая всё за чистую монету.

Оставляю развёрнутый под грузом ватман на полу. Говорю Колобку, что постараюсь успеть на вечернюю тренировку. Съедаю миску супа, засовываю в карман пару баранок и быстренько на остановку. Замечаю на тумбе афишу со спортсменкой "Первенство мира по конькам для женщин, стадион "Динамо" 11–12 февраля 1950 года".

Может Ингу увижу? Хотя, нет. Она сейчас – школьница. Занимается греблей. В коньки года через три придёт.

Жил Алексей Рудяков на втором этаже двухэтажного дома на улице Герцена. Старинный фасад с декором и лепниной. Широкая тёмная парадная лестница с шатающимися перилами. Звоню. Вхожу. Коммуналка с общей кухней. Комната Алексея выходила на улицу Герцена. Высоченные потолки с лепниной. Большое окно. Ветхая мебель. Две кровати застеленных серым солдатским одеялом. На полках и этажерках – книги. На столе – альбомы, стаканы с кистями и карандашами, краски, тушь, тюбики с клеем. В углу – гитара.

Заметив, как я посмотрел на инструмент, художник улыбнулся:

– Пытаемся с Борькой научиться. Он на капустник ушёл. А вот, Арша Амбарцумовна, – и поясняет, – преподавательница из ВГИКа, новую песню с аккордами принесла нам в институт. Она в Праге на фестивале молодёжи её слышала.

Беру листок бумаги. Ого-го. А я её пел несколько раз. Беру гитару. Подкручиваю колки, и глядя в листок с импортными словами напеваю "Партизанскую… Белла Чао"…[16]

Алексей позвонил из коридора, докладывает: