Пилот «Штуки»

Вечернее небо становится темно-синим, на нем появляются слабо мерцающие звезды. Мой компас не светится в темноте, но все еще достаточно света, чтобы я мог различить его показания. Я должен продолжать двигаться на юг. В этой стороне небосвода я вижу заметную и легко различимую звезду и рядом другую, поменьше. Я решаю сделать их моим ориентиром. Интересно, какое это созвездие? Совсем темнеет и больше никого не вижу. Я встаю, одеревенелый, голодный, все тело ноет, меня мучает жажда. Я вспоминаю о моем шоколаде, — но я оставил его в моей меховой куртке на берегу Днестра. Избегая дорог, тропинок и деревень, потому что «иван» наверняка расставил повсюду часовых, я иду напрямик, ориентируясь по звездам, вверх по холму и вниз в долину, перехожу вброд ручьи, пересекаю заболоченные низины и поля, с которых осенью убрали кукурузу. Мои босые ноги порезаны в клочья. Вновь и вновь я ушибаюсь о большие камни. Постепенно мои ноги перестают что-либо чувствовать. Воля к жизни и свободе заставляет меня держаться, они неразделимы, жизнь без свободы — только скорлупа. Как далеко «иван» проник в наши позиции? Сколько мне еще путешествовать? Если я слышу лай собаки, то обхожу это место стороной, поскольку окрестные хутора скорее всего заняты врагами. На горизонте я часто вижу вспышки орудий и глухой грохот, по всей видимости наши начали артобстрел. Но это означает, что русский прорыв закончился. На дне оврагов, которые то здесь то там прорезают холмы я часто оступаюсь в темноте и проваливаюсь в канавы, где стоит по колено липкая грязь. Она засасывает, а у меня больше нет сил высвободиться. Я хватаюсь руками за край канавы и вытаскивая туловище из воды, но ноги еще остаются в этой жиже. И так я лежу, истощенный, чувствуя себя так, как будто мои «батарейки» кончились. Полежав так пять минут я постепенно «подзаряжаюсь» и накапливаю достаточно сил, чтобы вскарабкаться на крутые стенки канавы. Но подобная неприятность повторяется без всякой жалости снова и снова, по крайней мере, там, где земля неровная. Так это продолжается до 9 вечера. Ну, все, с меня достаточно. Даже после долгого отдыха я не могу восстановить силы. Без воды, пищи и сна я не могу продолжать. Я решаю поискать какой-нибудь отдельно стоящий дом.

Я слышу, как вдалеке лает собака и иду на звук. Вероятно, я совсем близко к деревне. Немного погодя я натыкаюсь на одинокую ферму и с трудом успокаиваю лающего пса. Мне совсем не нравится этот лай, я боюсь, что он привлечет внимание какого-нибудь пикета в соседней деревне. Я стучу в дверь, но никто не открывает, скорее всего, там никого нет. То же самое повторилось и на второй ферме. Я иду к третьей. Когда и на этот раз никто не отвечает, я теряю терпение и открываю окно, чтобы залезть внутрь. В этот момент дверь открывает страху с дымящей масляной лампой. Я уже наполовину влез в окно, но сейчас я вылезаю вновь и ставлю ногу в дверь. Старуха пытается отпихнуть меня. Я решительно прохожу мимо нее. Повернувшись кругом, я указываю в направлении деревни и спрашиваю: «Большевисти?» Она кивает утвердительно. Из этого, я делаю вывод, что «иван» занял деревню. Тусклый свет лампы слабо освещает комнату: стол, скамейку, древний буфет. В углу на довольно кривоногой кровати храпит седобородый старик. Ему должно быть за семьдесят. В молчании я пересекаю комнату и ложусь рядом с ним на деревянную кушетку. Что я могу сказать? Я не знаю русского. Женщина сейчас поймет, что я не собираюсь причинить им никакого вреда. Я бос, лохмотья моей рубашки липкие от свернувшейся крови, я скорее похож на преследуемую дичь, чем на ночного грабителя. Я лежу. Над нашими головами тускло мерцает лампа. Мне не приходит в голову попросить их перевязать мое плечо или порезанные ноги. Я хочу только отдыха.

Меня вновь мучает голод и жажда. Я сажусь на кровати и складываю ладони в умоляющем жесте, в то же самое время показываю жестами что я хочу пить и есть. Поколебавшись немного, она приносит мне кувшин воды и кусок заплесневевшего кукурузного хлеба. Никогда еще в своей жизни я не ел ничего вкуснее. С каждым глотком и куском хлеба я чувствую прилив сил, как будто ко мне вернулась воля к жизни и действию. Поначалу я ем с жадностью, но поев немного, я начинаю размышлять о своей ситуации и вырабатываю план действий на несколько следующих часов. Я попил и поел. Я отдохну до часа ночи. Сейчас полдесятого вечера. Нужно отдыхать. Поэтому я снова ложусь на деревянные доски вместе со стариками, наполовину сплю, наполовину бодрствую. Я просыпаюсь каждые пятнадцать минут как по часам и проверяю время. Что бы ни случилось, я не могу тратить спасительную темноту на сон, я должен пройти как можно дальше на юг. 9:45, 10 часов, 10:15 и так далее, 12:45, 01:00. Пора собираться! Я прокрадываюсь наружу. Старуха закрывает за мной дверь. Я оступаюсь и падаю со ступеней. Это спросонья или темная ночь виновата, а может быть, ступени скользкие?