Пилот «Штуки»

— Ну, до этого вы не дошли, — говорит он, качая головой. — Нет, вы его никого не кусали, но лейтенант Корал попытался приземлиться на «Шторхе» рядом с тем местом, где вы совершили вынужденную посадку. Но это, должно быть, было слишком сложно, его самолет спарашютировал… и сейчас у него голова перевязана!

Добрый старый Корал! Кажется что если я даже и летел без сознания, у меня было несколько ангелов-хранителей!

Тем временем рейхсмаршал послал своего личного доктора с инструкциями доставить меня немедленно в госпиталь, который разместился в бомбонепробиваемом бункере на территории Цоо, берлинского зоопарка, но хирург, который меня оперировал, не хочет и слушать об этом, потому что я потерял слишком много крови. Завтра все будет в порядке.

Доктор рейхсмаршала говорит мне, что Геринг немедленно сообщил об инциденте фюреру. Гитлер, сказал он, был очень рад, что я отделался сравнительно легко.

«Конечно, если цыплята хотят быть умнее курицы», — сказал он, как мне передали, помимо других вещей. Я успокоился, что он не упоминал о том, что запретил мне летать. Я полагаю, что ввиду отчаянной борьбы и общей ситуации в последние несколько недель, мое участие в боевых действиях было воспринято как само собой разумеющееся.

* * *

На следующий день я переведен в бункер Цоо, который служит также платформой для самых тяжелых зенитных орудий, участвующих в защите столицы от налетов против гражданского населения. На второй день на тумбочке у моей кровати появляется телефон, я должен связываться с моей частью по поводу боевых операций, общей ситуации и пр. Я знаю, что долго не пролежу в кровати и не хочу терять свой пост, поэтому я обеспокоен тем, чтобы оставаться в курсе всех деталей и участвовать в делах части, пусть даже только по телефону. Доктора и медсестры, проявляющие обо мне трогательную заботу, по крайней мере в этом отношении не очень довольны своим новым пациентом. Они продолжают говорить что-то об «отдыхе».

Почти каждый день меня посещают коллеги из части или другие друзья, некоторые из них просто люди, которые представляются моими друзьями, чтобы проложить себе путь в мою палату. Когда это хорошенькие девушки, они широко открывают глаза и вопросительно поднимают брови, когда видят мою жену, сидящую у постели.

Со мной уже заводили разговор о протезе, хотя они еще не знают, в какой степени я поправился. Я нетерпелив и хочу встать как можно быстрее. Немного погодя меня навещает мастер по изготовлению протезов. Я прошу его сделать мне временный протез с которым я смогу летать, даже если культя еще не зажила. Несколько первоклассных фирм отказываются, на том основании, что пока еще слишком рано.

Один мастер принимает заказ, но только в порядке эксперимента. Он принимается за дело столь энергично, что у меня начинает кружиться голова. Он накладывает гипс до самого паха не смазав поверхность и не приспособив защитный колпачок. Дав гипсу засохнуть, он советует лаконично: «Думайте о чем-нибудь приятном!»

В тот же самый момент он со всей силы тянет гипс, к которому присохли волосы, и вырывает их с корнем. От боли мне кажется, что наступил конец света. Этот парень явно ошибся с выбором профессии, ему следовало бы подковывать лошадей.

Моя третья эскадрилья и штаб полка тем временем переместились в Герлиц, в тот самый городок, где я ходил в школу. Дом моих родителей находится совсем рядом. В данный момент русские пробиваются к деревне, советские танки катятся по тем местам, где прошло мое детство. Я могу сойти с ума только от одной мысли об этом. Моя семья, как и миллионы других, давно уже стали беженцами, не способными спасти ничего, кроме своих жизней. Я лежу, обреченный на бездействие. Чем я заслужил такое? Я не должен об этом думать.

Цветы и всевозможные подарки, которые каждый день приносят в мою палату, — доказательство любви народа к своим солдатам. Кроме рейхсмаршала меня дважды навещает министр пропаганды Геббельс, с которым я не был прежде знаком. Он интересуется моим мнением о стратегической ситуации на востоке.

— Фронт на Одере, — говорю я ему, — наш последний шанс задержать Советы, вместе с ним падет и столица.

Но он сравнивает Берлин с Ленинградом. Он указывает на то, что этот город не пал, потому что все его жители превратили в крепость каждый дом. И то, что смогли сделать жители Ленинграда, смогут сделать и берлинцы. Его идея заключается в том, чтобы достичь высочайшей степени организованности в защите каждого дома путем установки радиопередатчиков в каждом здании. Он убежден, что «его берлинцы» предпочтут смерть перспективе пасть жертвами красных орд. То, как серьезно он был настроен, докажет впоследствии его собственный конец.