Пинакотека 2001 01-02

«Русское начало», которое несомненно отличает полотна Ланского от других произведений второй «Парижской школы», проявлялось, прежде всего, в колорите, декоративности, красочности и было присуще уже его картинам примитивистского периода 1920-х – 1930-х годов. Критик Жан Гренье (Jean Grenier) справедливо заметил: «На самом деле Ланской никогда не покидал свою страну. Мотивы и исполнение первых его холстов, изображавших интерьеры и се мейные портреты, – типично славянские» 14* . В портретах, пейзажах, натюрмортах Ланского («Свадьба», 1924; «Пейзаж в Кламаре», 1928; «Натюрморт с цветами», 1925; «Зеленый интерьер», 1928; «Пейзаж в Пуаньи», 1936), как и в абстрактный период начиная с 1940-х годов, очевидна подчиненность всех элементов композиции какой-либо цветовой доминанте. Цвет здесь еще не достиг экспрессивной выразительности, свойственной более поздним полотнам художника, но уже в этих произведениях Ланского главное – «сила и гармония красок» 15* . Ланского «открыл» необычайно чуткий к новым явлениям в искусстве критик Вильгельм Уде (Wilhelm Uhde) в 1925 году. Это положило начало известности Ланского. 1937-1943 годы – переходный период для искусства Ланского. Предметы и фигуры приобретают более геометрические очертания, но в то же время не похожи на кубис- тические («Мыслитель», 1940; «Три синих персонажа», 1940 и др.). Ланской отказался от раскрытия мира явлений в пользу внутреннего мира – отсвета Вселенной – и главной темой и пластическим мотивом его искусства стал Свет. «Все подчинено и живет благодаря свету», – писал художник 16* . Свет, без сомнения, – первичный, основной элемент творчества Ланского, организующий остальные элементы: рисунок, ритм, цвет. Но этот свет понят не так, как его понимали, например, караваджисты. Согласно верному замечанию самого художника, «караваджистский» свет – именно «освещение», и тем самым «принадлежит, скорее, театру» 17* . Но это и не естественный дневной свет, все оттенки и вибрации которого старались уловить импрессионисты. У Ланского это мистический свет, исходящий из первоначального хаоса и преломленный через призму особого духовного опыта. Это свет, озаряющий витражи средневековых соборов. Как и в церковных витражах, в картинах Ланского всегда есть доминирующий свет – то синий, фиолетовый, индиговый, то красный, то черный, белый, зеленый – всегда чистый, яркий, певучий, как в иконописи. Его палитра – феерия красок, переливающихся наподобие русской старинной народной песни, передающей нюансы чувств, которые сопровождают главные события человеческой жизни (радость, скорбь, любовь, тоска, смерть, празднество, обряды, молитвы и т.д.). «Двигаясь в сторону абстракции, ритм становится все более выраженным и все более сближает живопись с музыкой», – писал сам художник 18* .

Серж (Сергей Иванович) Шаршун (1888-1975) 2. Медь оркестра № 2. 1955

Холст, масло Частное собрание, Франция

4. Близ Парижа. 1912

Холст, масло Частное собрание, Франция

Андре (Андрей Михаилович) Ланской (1902-1976) 3. Красные интерьеры. 1946

Холст, масло Собрание Луи Карре, Париж

5. Зеленая композиция. 1955/1956 Холст-, масло Собрание Луи Карре, Париж

В Ланском было какое-то стихийное, варварское начало. Чувствуется, что он бросал краски на полотно рывками, с диони- сийской яркостью и яростью. Кисть кажется ему слабым инструментом, неспособным передать на холсте стихийные и вулканические силы. Такая «поэтика» в чем-то родственна американской «живописи действия». В этом отношении Ланской близок к «Похитителю огня» Рэмбо, который «видит безобразное и передает безобразное» 19* . Однако это «безобразное» – лишь кажущееся, поверхностное. В хаосе Ланского есть своя структура – живописная.

Композиции Ланского подобны лесу или готическому собору: взгляд бродит по скрещивающимся линиям, по линиям вертикальным, горизонтальным, кривым, закругленным, теряется в игре тени и света, «втягивается» в лабиринт смещенных перспектив. Художник не ищет смысла мира Божьего Творения – смысл для него заключен в ритмической организации пространства. Для Ланского мир познаваемый изначально един. Его живопись – не отрицание этого мира: она лишь предлагает иной ракурс взгляда на окружающую действительность. «В религии, как и в искусстве, нет прогресса. Но, чтобы остаться неизменным, надо меняться. То есть, если бы существовал один единственный художник на все эпохи и если бы он жил вечно, он говорил бы всегда об одном и том же, но каждый раз – иначе» 20* .

Ланской не посягает на роль демиурга. Художник – не соперник Творца. Но он – со-творец, вечно ищущий новую красоту в мире, прекрасном и никогда не открывающемся до конца.

Примечания