Пинбол-эффект. От византийских мозаик до транзисторов и другие путешествия во времени

В начале каждой последовательности событий, ведущей к открытию, мало кто из участников подозревает, чем все это закончится. По забавному совпадению одно из величайших медицинских открытий сорвало банк в том числе и потому, что было заключительным звеном цепи случайностей, начавшейся за игровым столом. В 1915 году здание казино в курортном городке Булонь-сюр-Мер на севере Франции было реквизировано под госпиталь, где команда добровольцев-бактериологов из медицинской службы армии делала прививки солдатам. Среди участников этой процедуры был молодой врач Александр Флеминг, к тому времени уже признанный специалист по сифилису^{151 — 194}.

Коротая время в госпитале-казино, врачи заинтересовались, откуда же у раненых берутся инфекции. Выяснилось, что источником инфекции в большинстве случаев становятся фрагменты униформы солдат, занесенные в рану пулей или осколком. В те времена общепризнанным средством для обработки таких ран считались сильные антисептики, однако они не проникали глубоко в полость раны и к тому же заодно убивали и полезные микроорганизмы.

Вернувшись в Лондон после войны, Флеминг решил заняться проблемой уничтожения бактерий без вреда для иммунитета и тканей пациента. Помимо того что Флеминг был прекрасным врачом и хорошим стрелком, он мог вполне рассчитывать на первое место в конкурсе на самую неряшливую лабораторию в Лондоне. Завершив очередное исследование какой-нибудь культуры, он не имел обыкновения стерилизовать чашки Петри и раскидывал их где попало. Раз в две недели, перед тем как разгрести наконец завалы и вымыть чашки антисептиком, он лениво разглядывал, не выросло ли там чего интересного.

Однажды в начале сентября 1928 года, вернувшись из отпуска, он зашел в лабораторию и увидел там обычный разгром. До отъезда он исследовал цветовые различия бактерий и посеял пару десятков культур стафилококка из нарывов, абсцессов, а также воспаленных тканей носа, горла и кожи. Чашки так и лежали в ванночке, наполовину залитые лизолом. Перед тем как взяться за мытье, он, как обычно, бросил на них небрежный взгляд и заметил странность. В середине одной из чашек выросло пятно плесени, а по краям не было бактерий. Выглядело это так, будто плесень уничтожила их. Это случайное открытие принесет Флемингу Нобелевскую премию — плесень позже стала пенициллином^{152 — 134}.

В любой карточной игре такая череда случайных совпадений, приведших к тому, что плесень выросла, а Флеминг ее заметил, крайне маловероятна. Прежде всего, было открыто окно и споры плесени проникли с улицы; у стафилококка в чашке, как ни странно, не прошел инкубационный период; с 27 июля по 6 августа на улице стояла идеальная для роста плесени температура — от шестнадцати до двадцати градусов Цельсия; затем наступил довольно длинный период более теплой погоды, достаточный для того, чтобы стафилококк размножился; вернувшись из отпуска, Флеминг взял именно эту чашку. Наконец, именно эта чашка не соскользнула в антисептик, который уничтожил бы и плесень, и бактерии.

Пенициллин не убивает бактерии, а действует на их «потомство» — у образующихся при делении новых клеток быстро разрушалась мембрана и клетки гибли. По забавному стечению обстоятельств человек, который впервые обнаружил эту патологию клеток, в отличие от Флеминга, был до безумия аккуратен. Это был доктор Рудольф Вирхов, за свои этические принципы и нетерпимость к лени и небрежности прозванный римским папой немецкой медицины. По его словам, главное качество ученого — холодный энтузиазм.

Кроме того, Вирхов придерживался либеральных политических идей. Это стало известно зимой 1847 года, когда ему поручили подготовить отчет об эпидемии тифа, поразившей охваченную голодом Верхнюю Силезию. В марте 1848 года он провел там три недели, которые, по его собственному признанию, стали переломными в становлении его политических и научных принципов. В своем отчете он привел не только эпидемиологический, но и социальный анализ положения, а вину недвусмысленно возложил на правительство. По его словам, народ Силезии нуждался не только в медицинской помощи, но и в общественных преобразованиях, которые не допустили бы повторения подобной трагедии. Он говорил о максимальной демократизации, придании официального статуса польскому языку, на котором говорило большинство жителей, отделении церкви от государства, строительстве дорог, справедливых налогах и бесплатном общедоступном образовании.

В марте 1848 года, сразу после возвращения Вирхова из Силезии, в Германии случилась революция, которую так ждал Вирхов и которая привела его на баррикады. Осенью он стал членом Демократического конгресса. Через год, в возрасте двадцати восьми лет, он переехал в Вюрцбург, получил должность профессора и начал работу, которая принесла ему мировую известность. Вирхов был человеком неуемной энергии. Помимо исследовательской деятельности, он много писал (его перу принадлежит более двух тысяч книг и статей), постоянно путешествовал и практически никогда не спал.