Пингвин – птица нелетающая, или Записи-ком Силыча и Когана

Семь лет пахать в этом грёбаном колхозе! Но есть у меня предчувствие, что этой зимой всё-таки заберут нас с острова. Дай-то Бог. «Миссия бин» не отменена, командованию и Коммандеру Исхода мы нужны. Надо успеть полеводов подтянуть — вновь обрести форму спецназовца. Что там? Физзарядка, пробежки, каратэ, самбо. Форменку надобно как-то вернуть. Прибудет за нами «бээмэмпэ», а мы тут в тельняшках и трусах… Я стою, в сигаретных фильтрах колупаюсь… Ай! Пошёл бы, ты полковник! Закурю… А не заберут, налажу производство «козьих ножек». В гробу я видел эту петрушку, укроп и грушу.

Ну, всё, конец записи. Пора в деревню возвращаться, трусы новенькие надеть.

Я выключил комлог, поднялся и, перебросив через плечо портупею с ранцем, прикрыв планшеткой «слона», лёгким бегом направился к Отрадному.

* * *

Через час вернулся и, ругаясь, бегал по краю поля. Планшеткой не прикрывался: светало, но ветер пыль поднял, увидеть меня голым со сторожевых вышек Мирного и Быково было невозможно.

Сволочь! Резчик клинковый! Баран жирный! Хрен лысый! Где те могилы? Пометил же крестами, нет потёр… Я тебе это ещё припомню! А чтобы не забыть, запишу.

Включил комлог и торопливо надиктовал:

Сволочь! Резчик клинковый, Баран жирный, Хрен — не хрон — хрен лысый! Председатель, выбрось свои кальсоны, трусы фельдшера поносишь — он их не надевал даже, велики. Давай нарисую место, где прячет. Я — остолоп! — повёлся! Полез рукой через вентиляционное окошко под стреху крыши нужника, сорвался — в очко ногой угодил, планшетку чуть не утопил. Хорошо, пол не обвалился, и ногу уже в яме успел согнуть — не вляпался. И тут слышу, дверь скрипнула. Кого-то по нужде подняло среди ночи. Но дверь не спального барака, больнички. Услышал и усмотрел через отверстие в дверке будки.

Силыч, как только смонтировали гальюн, в дверке той вырезал две дырки в виде сердечек и по контуру украсил узором флорентийской прорезной резьбы. Зашедший по очереди в будку солдат обязан был, присев над очком, высунуть наружу кулаки — показать тем самым, что занимается исключительно отправлением естественной надобности «по-большому». Если «по-малому», тоже надлежало присаживаться и кулаки демонстрировать. Год так попользовались десантники гальюном, а переименовали его с началом гражданской жизни в «нужник поселковый», по ночам по нужде в будку не ходили. До утра терпели — как я полагал. А как-то за полночь вылез в потолочный люк председательского закутка на крышу, спрыгнул на землю и… «подорвался». Сюда под стену барака ходили, мерзавцы. «Закладки» разминировать не приказал — колхозникам-то — песочком попросил присыпать, оставить сохнуть. Удобрения, как ни как. Так вот, смотрю я через сердечко… и вижу, Камса мчит. В своём под телогрейкой медхалате. Трусит по плацу, озирается по сторонам. Залез на стену фундамента, спрыгнул и к нужнику по тропке крадётся осторожно. Высматривал, понял я, видны ли в дверных дырках чьи руки. Своих я, разумеется, не высунул. Я, стоя у двери, кулак поднял — чтоб по голове одним ударом наповал. Но фельдшер внутрь не зашёл, обошёл будку кругом. Слышу, под стреху крыши лезет — в тайник свой. Я на цыпочках к окошку. Смотрю, вытащил свёрток, развернул трусы. И надел поверх медхалата с телогрейкой. Действительно, трусы ему велики, на меня впору. Ё-моё, телогрейка-то… вся в пропалинах. Фельдшер присел на корточки у стены будки, я же тихонько, стараясь не скрипнуть половицами и дверкой, выскользнул наружу. Интуиция меня не подвела: Камса вытащил из фундамента пару камней и пролез внутрь будки. Стал напротив дверки (наблюдал я за фельдшером уже через узор флорентийской прорезной резьбы, снаружи) и сунул в обе дырки по человеческой кисти рук, вырезанных из больших клубней топинамбура. Настолько с виду реалистичных — от настоящих не отличишь. Силыч, надо отдать ему должное, искусник в резьбе. А смотри я через «сердце», не через прорезной узор?! А так только волосы мне причесал пальцами из подвявшей «груши». Кстати сказать, прапорщик Лебедько, оказалось, первый урожай не весь потратил на выгонку самогона «свечи» чистить — вырезал из клубней эти самые кулаки человеческих рук и сбагривал десантникам за пайку, потому и в голод не худел, боров жирный. Приобретение своё хлопец применял по назначению: поделку просовывал в дверную дырку и свободной рукою баловался себе вволю. Обо всём этом я не знал, завхоз Коган рассказал за «чашкой чаю».

Так вот, Камса лазом скрылся в норе. Полез! Куда?

А лазил фельдшер — кашевар Хлеб его сдал — подземным ходом в продсклад, что в подполье столовки, где в кладовой установлен самогонный аппарат, хранятся кисель, батоны и патроны.

К нужнику Камса вернулся с добычей. Выжрал сливпакет тюльки и, за будкой прячась, плевался факелами.