Пинхас Рутенберг. От террориста к сионисту. Том I: Россия – первая эмиграция (1879–1919)

Общение Рутенберга с Горьким имело и другие, опосредованные каналы. Так, в конце 1929 г. писателя посетил в Италии Б. Кацнельсон (1887–1944), один из лидеров палестинского игмува, редактор социалистической газеты «Davar» и едва ли не главный идеолог рабочего движения в сионизме. Об этой встрече Б. Кацнельсон рассказывал в письме М. Бейлинзону, датированном 2–3 января 1930 г. и отправленном из Италии в Эрец-Исраэль (в переводе на русский язык см.: Агурский, Шкловская 1986: 498–500, ср.: Shapira 1984: 174). Лестные слова о Рутенберге, сказанные Горьким в ходе этой беседы, вынесены в эпиграф данной главы.

Доброе отношение к Рутенбергу Горький выражал не только в словах. Он принимал живое участие в семейных делах своего палестинского друга. В письме от 22 сентября 1930 г. речь идет об одном из сыновей Петра Моисеевича – Евгении, биологе по спецальности, о планируемой им поездке в Германию и связанных с этим трудностях (RA):

Не писал Вам, дорогой П<етр> М<оисеевич>, так долго потому что Ек<атерина> Пав<ловна>³⁰ приехала только 20-го.

О делах и положении Евгения она осведомлена весьма подробно и думает, что его едва ли выпустят за рубеж. Суть в том, что брат

из Берлина пишет ему³¹: «Плюнь на все и следуй моему примеру», – советы эти, конечно, известны начальству. Далее: сам Евгений – по словам Е<катерины> П<авловны> – «капризничает и зря раздражает людей». У него «засланы» куда-то документы и разные бумажки, высланы они были на место, где он жил, а он жил не на одном месте, и документы гуляют, ищут его. Их – тоже ищут. Евгению предлагают получить документы, он – требует подлинники.

Он намерен ехать в Гамбург, работать на биостанции. О том, чтоб его выпустили, хлопочет Марья Федоровна³² и еще кто-то. Е<катерина> П<авловна> тоже, конечно, не отказывается хлопотать (я – тоже). Здесь она проживет до 15 октября.

Вот – все, что могу сообщить – пока.

Помимо хлопот о детях, письма Рутенберга Горькому содержали просьбы общественного характера. Так, 8 февраля 1931 г. он просит его вступиться за житомирского раввина Абрамского, осужденного на каторжные работы за поклонение религии предков – смертный «грех» и «преступление» в глазах новой власти.

Иехезкель Абрамский (1886–1976), ученый-талмудист, еврейский религиозный авторитет, выходец из Литвы, был раввином Смоленска, а затем Слуцка. В 1928 г. вместе с раввином С. Зевиным он решил издавать журнал «Ягдил Тора», за что в 1930 г. угодил в лагерь. Однако в 1932 г. был освобожден, и ему даже позволили выехать в Англию. Известный сионистстский деятель журналист М. Коэн, заместитель редактора ивритского еженедельника «Ha-olam» (к тому времени издававшегося в Иерусалиме), рассказал о судьбе Абрамского в своих воспоминаниях «Бялик и Горький» (Коеп 1936: 555; отрывок в переводе на русский язык см.: Агурский, Шкловская 1986: 506). Коэн предполагал, что участие в освобождении Абрамского из рук советских властей принял Горький. Если данное предположение справедливо (а похоже, что это действительно так), мы можем теперь восстановить дополнительное звено в этой истории: с просьбой об участии в судьбе Абрамского к Горькому обратился не только Бялик, но и Рутенберг (RA, копия):