Пинхас Рутенберг. От террориста к сионисту. Том I: Россия – первая эмиграция (1879–1919)

Щегловитов и Сухомлинов становятся частыми моими гостями. Если дверь в камеру не закрыта, они, идя на прогулку, заходят и заводят беседу, пока часовой не окликнет. А окликает их он резко, не так, как Пуришкевича²². Вид у всемогущих царских министров пришибленный. Щегловитов в своем поношенном пальто с потертым бобром держится еще не без осанки; в нем видна породистость. Но Сухомлинов, с вечной полуулыбкой на лице, совсем жалок и выглядит паралитиком. Разговаривает обычно один Щегловитов. Разговор не прямой, издалека. «Вот что непонятно, г. Аргунов, каким образом вы, редактор социалистической газеты и член Учр<едительного> Собрания, тоже находитесь при нынешнем правительстве в одиночном заключении и притом без предъявления какого-либо обвинения или статьи». И дальше сравнение с прежним режимом, когда господствовал закон. Видимо, хочется человеку разобраться в положении вещей и, главное, заглянуть в будущее, которое его ждет. Но делает он это не просто. Сильно раздражает манера его ссылаться на прошлое, на закон. Знали ведь хорошо этот щегловитовский закон! Пришлось напомнить об его «законе», о произволе, о бессудных расправах. Беседы временно оборвались, а вскоре и совсем прекратились. Стало не до них (Аргунов 1925: 107-08).

В эту экспрессивную картину, создаваемую совместными усилиями непримиримых вчерашних врагов, разделивших общую участь узников новой власти, органично вплетается краткий мемуарный набросок Рутенберга, обнаруженный нами в RA и относящийся, по всей видимости, к началу 30-х гг.: