Пинхас Рутенберг. От террориста к сионисту. Том II: В Палестине (1919–1942)

Совершенно очевидно, что одним только состоянием физического нездоровья болезненные психологические рефлексии Рутенберга не объяснишь. Оставаясь в дневниках наедине с самим собой, когда не было необходимости прятать от чужих глаз собственное «я», деятельно-волевой и харизматический лидер оказывался носителем раздвоенного, колеблющегося и неуверенного в себе сознания. Нигде «железный Рутенберг», как его называли в ишуве («ish ha-barzel»), не выглядит столь слабым и беззащитным, как в своих дневниковых откровениях. Но именно здесь его слабость превращается в подлинную силу: в неожиданных самопризнаниях проявляется иной Рутенберг – трепетно-человечный, душевно ранимый, неузнаваемо мягкий.

Находясь в Милане и посетив собор Duomo, он фиксирует на бумаге свой внутренний монолог о вечно-нетленном, противостоящем земному, и об идее всесильного Бога для слабого человека (RA, недатированная дневниковая запись):

Зашел в старый Duomo di Milano. Великий, построенный людьми, храм великому, созданному людьми, Богу. Давно гений человеческий нашел необходимость идеальной фикции для реальной связи маленького, суетливого, слабого человеческого существа с бесконечным прошлым и будущим. Сотни поколений стоит реальный храм неземному (?) Богу, венчает пары, посвящает рождающихся, хоронит умирающих. И не меняется из века в век. Суетливый человеческий муравейник, необходимый, но меняющийся, обновляющийся, неустроен к неумирающим делам людским. Не человека, а человечества.

Восхищение уникальным архитектурным чудом в Рутенбер-ге нарастает:

Duomo di Milano – поколению огромных людей памятник, по которому можно судить об огромности их Бога, которому они создали такой великий храм.

Однако следующая ассоциация автора дневника делает причудливый зигзаг: Миланский собор пробуждает в нем неожиданное чувство исполина-инсургента. Мысль не досказана, но, в принципе, легко реконструируется из подтекста – месть евреев неевреям, которая обернется для человечества страшным обеднением жизни и культуры:

Если бы был лет на десять моложе, организовал бы всемирную стачку евреев против неевреев. Мы, евреи, отказавшись дать миру нашу музыку, искусство, литературу, архитектуру, науку, женщин, государственных людей, финансы, революции и т. д.

И далее, в соответствии с модными во времена Рутенберга ориенталистскими настроениями, следует хвалебная песнь Востоку, призванному обновить «дряхлую» западную цивилизацию:

Восток (Индия, Китай, Арабия) пробуждается к новой жизни, кипит. Самый факт их теперешнего состояния доказывает присутствие огромных сил, с общечеловеческой точки зрения, несомненно, ценных. Восток изменит всю науку и техническую цивилизацию Европы, отбросив остальное. Он создает новую мировую религию, мораль и формы жизни. Это факт, который Европа не видит, не понимает и поэтому не умеет принять правильного курса по отношению к «подчиненному» Востоку.

Теперешний модерн Востока подражает Западу; их отношение к власти, богатству – концепция жизни заимствованная – только выражение их слабости. Не они представляют Восток.