Пинок в светлое будущее

Зинаида только на миг представила картину: почтенная старушка торчит на ветке тополя и пялится в фотоаппарат… Что ж, санитаров можно понять. И если в литературе у кого-то случилось горе от ума, то у бабуси просто беда от ее умища.

– По-моему, вас могла упрятать хотя бы та же Нинка Царькова, – предположила сыщица.

– А и ни фига! – зашипела старушка. – Я ить таким, как Нинка, нужна. Я ить не просто так – нащелкала кадриков и потащила ее старому мужу. Я ж сначала Нинке их покажу, упрежу, чтоб в следующий раз была аккуратней, а потом намекну, что за снимки мне ее суженый швейную машинку обещал. Так Нинка мне за мое упреждение денег на две машинки отвалит. Потому как пользуется деньгами мужа наравне с ним.

– Ну и что? Думаете, Нинке хочется каждый раз вам деньги отваливать?

– Хо, милая-а… Царькова ж ведь не дура. Она ж понимат, что ежели не я за ней следить буду, так ейный мужик настоящего дефектива наймет. А у того всяки обязательства, чтобы он не мог перескочить от заказчика к объекту наблюдений. Да еще и те дефективы, почитай, все сами мужики, и у их вроде как мужчинская солидарность. Нет, меня наши бабы дворовые берегут, на кажное Восьмое марта подарки дарят. Правда, все платки какие-то старушечьи тащат. Куды мне их столько? Нет, чтоб хоть раз пленку подарили! Вот и думай теперича, кто меня сюды затолкнул…

У Зинаиды имелась и другая версия. Она стрельнула глазами на бабульку и будто между прочим проронила:

– А чего тут думать? Наверняка это с Голышенко связано. Вы слишком много о них знаете.

Старушка важно швыркнула носом:

– Конечно, много. Я ить вапче много чего знаю, конечно… Токо в толк не возьму – кто таки Голышенки?

– Ой, ну вы что, не помните? Сами же мне говорили, что возле нашего подъезда сидела непонятная девица и что потом ту девицу по телевизору убитую показали.

– Ну? Энто она меня, что ль?

– Нет, как же она-то? Она не могла, ее же уже убили. Но зато вы видели, как ее сунули в машину. А вот мужчина, который ее туда затащил, это Нелин сын. А сама Неля Голышенко у нас в коммуналке жила. У нее еще девочка такая маленькая. Но потом эти Голышенки срочно исчезли. Господи, ну что я вам рассказываю? Вы же сами мне их новый адрес прислали!

Старушка поправила на коленях тонкую, старенькую, всю в прорехах сорочку и покачала головой:

– Ты, конечно, тоже можешь меня за сумасшедшу признавать, тем боле что меня ужо и так от ума лечат, но… Ничего я тебе не присылала. Я ж почти сразу после того, как с тобой по телефону переговорила, сюда загремела.

– Ну как же… – растерялась Зинаида. – Мне же так прямо и сообщили: письмо принесла старушка с нашего двора, такая шустрая и бодрая, просила передать в руки.

– У нас во дворе старушек больше, чем тараканов, любая могла передать. А только я не приносила. Я ж не дура, в самом-то деле.

– Постойте, постойте! Я к вам после того разговора приходила, и мне всякий раз ваши соседи вежливо отвечали, что вы все время дома, только на минуточку куда-то отлучились, – вспомнила Зинаида.

– Дык а чево они меня, на веревке, что ль, держат? Ай-й, – расстроенно махнула рукой старушка. – У нас же как теперича в домах-то живут? Ничо ни про кого не ведают. Человек могет летом помереть, а тебе зимой доложат, что токо што с им здоровалися. Потому как всем на всех наплевать да растереть.

Зинаида решила не нервировать старушку и перевела разговор на другую тему:

– А почему вы не сбежите отсюда? Вам же это легко!

Глафира Ферапонтовна загрустила:

– Оно, конешно, так, да токо вишь, в каком я наряде? Далеко ли в таком-то виде убежишь? До ближайшей остановки тут километра два будет, а я ж не пингвин тебе, околею. Да и запирают нас на десять замков. А чтоб окончательно себя обезопасить, они нам на ночь ишо таблетки дают. Ежли кто сопротивляется, тому уколы насильно тычут. После тех таблеток и уколов натуральным дураком становисси. Тут уж, почитай, все и стали. Ой, каб ты видела, с кем я тута обчаюсь! У нас в седьмой палате одни продвинуты барышни, в культуру и спорт ударенные. Вот уж сразу видно – все таблетки выпили. Я-то не пью. Слюни пускаю, улыбаюся, как убогая кака, а сама ни одной таблетки не заглотала. Токо силы все одно куда-то утекают. А ты говоришь – сбежать!

Зинаида покусала губы, потом подошла к окошку, подкралась к двери и, убедившись, что их не подслушивают, затараторила, понизив голос:

– Мы, знаете, как сделаем? Я к вам завтра приеду и попрошу свидания. Принесу вам сотовый телефон и деньги. А одежду вон под той елкой закопаю.

– Вон там, куда ты тычешь, вообще елок нет, там черемуха, – пояснила Глафира Ферапонтовна.

– Значит, под черемухой, не придирайтесь.

– Да я не придираюся. Токо чего ж я, весь сад здесь перекапывать буду? Ты яснее выражайси! Лучше вон под ту корягу подсунь, она здеся одна. Да ты опять не туда смотришь! Там у нас статуй – памятник единственной выздоровевшей. Вот под его и сунь, а то ты еще где корягу отыщешь…