Пионер, 1949 № 05

На набережной города Сингапура терпеливо ожидает своих покупателей маленький продавец, малайский мальчуган, лет девяти. В бачках у него незатейливая пища.

Его покупатели - местные лодочники - горькие бедняки, живущие со своими семьями в лодках, на которых они перевозят груз. Сингапурскому портовому люду за мелкую монету мальчик отпустит кусок требухи, немного морской капусты, молодые побеги бамбука, ракушек и другую пищу, которую приготовила его мать. Выручки дожидается вся семья этого мальчугана.

В столице Турции, Стамбуле, множество нищих. Тысячи ребят попрошайничают или пытаются что-нибудь продать, чтобы заработать себе на еду.

Иной раз даже не поймёшь, какой «товар» стараются сбыть маленькие торговцы поневоле. Сидит на корточках ребёнок, и перед ним на тряпке или клочке бумаги разложены ржавые гайки, сломанные подковы, дырявые кастрюли, подобранные где-нибудь на свалке. Не часто встречаются покупатели на этот жалкий хлам.

Этому турецкому мальчику, продавцу газет, многие могут позавидовать: у него есть покупатели. Зимой и летом носится он по улицам Стамбула, выкрикивая названия газет. Он различает их по примелькавшимся заголовкам, но сам читать их не умеет.

* * *

Бабушкино море

С. Георгиевская

Рис. Н. Цейтлина

(Продолжение)

«Сам виноградник»

- Мама! - говорит Ляля и просыпается. Окно в её комнату широко распахнуто. Со двора, кружась, залетают в окошко мухи и вьются в тёплой жёлтой пыли.

По комнате с кухонным полотенцем в руках, то подпрыгивая, то приседая, скачет тётя Сватья. Она громко стучит об пол каблуками и размахивает полотенцем. Мухи, которых она подгоняет полотенцем, перепугавшись, садятся на потолок.

- Ишь ты! - удивляется тётя Сватья.

Подбежав к окошку, она роняет на табуретку кухонное полотенце и, перегнувшись через подоконник, смотрит в сад.

- К дождю, - говорит она. - Не иначе, к дождю…

А рой мух, которых больше не отгоняют, залетает из сада в комнату и, тихо жужжа, кружится над наклонённою головою тёти Сватьи.

- А мамочка улетела, мой ладненький, - говорит Сватья, смотрит в синее небо и машет руками, как крыльями. - Как встала утром, в шестом часу, так сразу и улетела. Оказия им вышла. Нежданно-негаданно машиной до самого самолёта…

Ляля сразу садится на кровати. Она ещё не совсем поняла, что случилось.

- Оказия? - испуганно спрашивает она.

- Оказия, оказия… - успокоительно кивает головой тётя Сватья. - Инструктор из рай-треста приезжал на легковой. Сам вызвался подвезти. Ещё бы, такая интеллигентная дамочка, капитанская жена!… Как не сделать уважения! Уж она стояла, стояла, мамочка, над кроваткой над твоей, смотрела, смотрела, а будить не решилась. Пожалела, махнула ручкой, да и пошла. И бабка твоя до станции с ней поехала. Охота, конечно, как следует невестку проводить… Кто знает, скоро ли доведётся свидеться… Ишь! Гляди, так и вьются, так и летают!… - тётя Сватья подпрыгивает и сразмаху ударяет полотенцем по стене. - Всю ночь, поверишь ли, деточка, пироги пекла… Еле-еле упаковали в два ящика: от весенней камбалы остались, - такие два славные ящика! - тётя Сватья опять замахивается полотенцем. - Мать и взять не хотела. «Куда? - говорит. - Ведь мне, - говорит, - самолётом до Сочи от Краснодара всего часа три лёту…» Не хотела, да бабка обидится. Как не взять?!

Тётя Сватья в последний раз, что есть мочи, хлопает полотенцем и закрывает окошко.

Ляля смотрит на тётю Сватью, на её усталое, раскрасневшееся лицо…

- То есть как это так уехала? - говорит она шопотом. - Очень странно. Из-за какой-то оказии даже не попрощалась!…

Ляля молча спускает ноги с кровати, шевелит ладошками и губами. Из всех щелей, из всех закоулков комнаты, из чужого комода, из угла, где стоит чужой самовар, ползёт на неё тоска.