Пионер, 1949 № 05

Чаще становятся тени. И вдруг зажигается в ярком свету виноградная кисть. Свет бежит сквозь каждую её ягоду. Ягоды светятся, как малюсенькие фонарики с зажёгшимися изнутри свечами.

Потом они гаснут. Красное небо словно заливает последней красной краской куст на дорожке.

- Пора! - говорит бухгалтер.

И все возвращаются к дому, где живёт хозяин - Лукич.

- Заночевали бы лучше, чем в темень гонять, - говорит, останавливаясь у дома, Лукич.

- Ну, ну! - отвечает бухгалтер. - Какая такая темень? Светлый день на дворе.

Он садится в телегу- Девочки тоже садятся.

- Да ты ж того, хоть сколько-нибудь! - кричит Лукич. - Чуть было не позабыл!

Он вбегает в дом и выносит оттуда корзинку, прикрытую сверху большими листьями.

- На вот, бабке своей отдашь, - говорит он Ляле, - пусть поглядит, какой урожай. Скажешь, гостинец от кума, от Лукича.

- Спасибо, дядя, - отвечает Ляля и осторожно берёт корзинку из больших загорелых рук.

- Эх ты! - говорит Люда топотом. - А ещё городская!… Какой он тебе дядя? Он же вам чужой, - значит, дяденька!

Ляля ничего не отвечает и, осторожно приподняв большие листья лопуха, заглядывает в корзинку. Под пушистыми листьями нежно светятся прозрачные ягоды винограда.

Телега трогается.

Медленно, словно нехотя, катится она по освещенной последним солнцем красной дороге. Далеко, далеко по широким полям бегут другие, незапряженные лошади. На передней сидит мальчишка с большой хворостиной.

Солнце скатывается всё ниже. Теперь только узкий кусочек солнца торчит над краями поля.

Нежно гикая, догоняет маму-лошадь маленький жеребёночек. Он заблудился. Жеребёнок кричит: «И-и!» - и скачет по мягкой траве на нетвёрдых и тонких ножках.

- И-и! - задравши узкую морду кверху, кричит жеребёнок.

- И-и! - отвечает лошадь. Темнеет. Темнеет. Совсем темно.

- Дядь, а дядь, - спрашивает у бухгалтера Света, - а это правда, что¹ в поле волчица живёт?

- Чего? - говорит бухгалтер и вздрагивает: он задумался.

- Волчица? - спрашивает бухгалтер. - Да, безусловно. В поле живёт волчица. А ты как думала?

Посреди поля машет длинными рваными рукавами большое пугало. На него надета шапка зюйдвестка.

Зажигаются в.небе звёзды. Темны поля. Не видно подсолнухов и кукурузы, перехитрившей дождик. Горят.своим тусклым светом в тёмной траве светляки…

Телега едет по тёмной, широкой, длинной дороге…

Девочкам холодил В поле темно.

Долго едет телега. Девочки дремлют, прижавшись друг к другу. Дремлют бухгалтер и конюх Митрич.

…Вот крайние хатки бабушкиной станицы. Она светит из темноты целой цепью неровных огней. Белеют первые хатки. Сквозь марлевые занавески в окошках виден жёлтый свет электричества.

- Вон твой дом, гляди! - говорит Света.

И Ляля видит раскрытые ставни бабушкиного дома. Кто-то ходит по комнате. На занавеске мелькает тёмное. Это тётя Сватья. Калитка заперта на задвижку.

Услышав стук, выбегает из будки Тузик и, печально склонив набок мохнатую морду, длинно и жалостно лает.

- Остановитесь, пожалуйста, дяденька' - говорил Ляля. - Вот бабушкин дом.

- Осаживай! - говорит бухгалтер.

- Спокойной ночи, - говорит Ляля, забирая с телеги бабушкину корзинку. - Спасибо,. дяденька!

- Ишь ты, стало быть, хорош виноград? - усмехается Митрич.

Он причмокивает губами и едет дальше.

- Бабушка-а-а, ба, вот тебе от кума, от Лукича! - кричит Ляля ещё на улице и открывает бабушкину калитку.

Она протягивает корзинку к светящимся' окнам бабушкиного дома. Она машет руками. Она захлёбывается от радости.

- Ой, правда, бабушка, правда!… Я не просила, это он сам… Он сам догадался! - кричит на крылечке Ляля, размахивая корзинкой и открывая дверь.

Навстречу ей выводят Сватья и бабушка.

- Нашлась! - говорит Сватья. - Голубчики-светы!.,

- Нашлась! - говорит бабушка. - Погоди у меня ужотко! - и берёт Лялю за руку.

- Погоди, погоди, погоди!… - шепчет бабушка, и рука у неё дрожит.

Они входят в комнату, и бабушка словно падает на табуретку. Она, не мигая, глядит на Лялю и не выпускает лялину руку из своей жёсткой руки.

- Где была? Не таись! Всё равно дознаюсь!… - говорит бабушка и наклоняется к ля-лияому лицу.

У Ляли от света щемит в глазах. Она мигает.

- Где была? Говори!… - шепчет бабушка и стучит по столу своим тёмным пальцем.

- На винограднике, - топотом говорит Ляля и ставит на пол корзинку Лукича.

- А то в уме но держала, - откинувшись назад, говорит бабушка, - что старая бабка ума решится, по станице бегавши? То в уме не держала, что мать мне тебя доверила?…

Говори, отвечай! Ты ребёнок, кажись, не малый, грамоте обученный. Даже слишком самостоятельный. Где ж твой разум?… Набалована у отца, у матери… Так я тебе не отец, не мать. Управу найду!…

Бабушка вытягивает вперёд худую тёмную руку. Ляля смотрит туда, куда показывает бабушка, и видит, что на стене, рядом с начищенным самоваром, висит ремень.

- Отца твоего учила, - говорит бабушка, - и тебя, коток, де задумавшись.

Ляля молчит. Она вырывает из бабушкиной руки свою руку.

Это бабушка, папина мама, учила ляли-ного папу вот этим старым длинным ремнём? Её папу, в кителе с золотыми погонами?… Да как же так?!.

Ляля сжимает руки и прижимает,к глазам оба кулака. Она плачет…