– Дело табак, – сказал он. – Вредоносный табак с этого года больше не будут сеять в народном Урметане. Табак оказался экономически невыгоден. Там будут сажать фейхоа. Так что писатель Урметан поплелся в хвосте у жизни. А боевая литература должна бежать в ее авангарде. Тут у меня это все очень подробно обосновано. Эпиграф из последних решений.
– Идет, – сказал Гоч. – Этим мы и положим начало урметанской литературной критике. А Урметану мы следующий роман закажем, про фейхоа. Я чувствую, что рождается очень боевитая литература. Литература с нервом. Со своим, не общим выражением лица.
«Он уже знает все эти мерзкие слова, – с отеческим умилением подумал Невпрус. – Может быть, он далеко пойдет…»
Далеко… При этом слове Невпрусу представлялись дальние горы, ночь, горнолыжная база, лунное свечение ледника…
Невпрус ошибся в своих прогнозах. Гочево далеко лежало на ближайшее время вовсе не в том направлении. Но ведь, может, он и не был таким уж умным или дальновидным человеком, старый литератор Невпрус. Именно так, например, думал о нем диспетчер чего-то. Хотя, конечно, и великим диспетчерам нашей жизни свойственно ошибаться, раз уж ничто человеческое им не чуждо. Тем более что великий диспетчер испытывал какую-то непреодолимую симпатию и к этой недальновидности, и к смехотворной глупости образованных людей, и к их суетливой непрактичности…
Вскоре они всей семьей впервые поехали за границу. В этом была, конечно, заслуга Гоча, но ему удалось пробить эту поездку без особых трудов. В ГДР проводился месячник уйгурской литературы. От Союза мероприятием руководил критик Иван Питулин. Поскольку в Союзе консультанта по уйгурской литературе не было, он взял в помощники Гоча (может, исходя из созвучия урметанского с уйгурским). Уйгурская литература тоже была еще в процессе становления и, в сущности, не намного опередила урметанскую. У Гоча были, конечно, все основания привлечь к поездке Невпруса как одного из главных в Москве знатоков уйгурской литературы, национального кинематографа и быта. Литературоведка была привлечена для написания доклада Питулина и ответов на вопросы немецких читателей. Гоч не мог придумать, для чего он смог бы привлечь диспетчера, но диспетчер, на счастье, сам отказался ехать. Он сказал, что, во-первых, у него сейчас самый аврал, а во-вторых, он хочет поехать с женой на Балатон, и, хотя пахан давно предлагал ему такую поездку с писателями, он хочет лучше поехать с министерскими, потому что они дорогой смогут вместе выпить и обсудить кое-какие важные дела ко всеобщей пользе.
– Лучше нам своей кодлой повеселиться, да и дела обсудить, – сказал диспетчер Гочу, объясняя свой отказ. – А клиент, он к нам теперь, Гоча, и так валом валит. Ваш, умственный, тоже, на это у меня пахан в корешах.
Как типичный представитель уйгурской литературы в группу был дан писатель Полван Баши, которого Питулин на первом, самом торжественном открытии месячника назвал Болван-паша, чем сильно обидел писателя. Уйгурский классик обратился к интеллигентному вмешательству Невпруса для того, чтобы внятно объяснить Питулину, что Полван – это есть народный богатырь и борец, а может быть, также борец за мир и процветание всех народов социалистического лагеря.
– Не стоит обижаться, – сказал Невпрус. – Вполне возможно, что эти два слова происходят в русском от одного корня.
Этой гипотезой Невпрус еще больше разгорячил уйгурского классика.
– Нет, нет, я, конечно же, все объясню ему, – поправился Невпрус, – хотя должен вас огорчить предположением, что ошибка эта может теперь повторяться. Эта, так сказать, «слип эв дэ танг». Это все подробно объяснял Зигмунд Фрейд, хотя в применении к данному, питулинскому случаю, да еще при столь сильной алкогольной интоксикации…