Пионеры, или У истоков Сосквеганны (др. изд.)

— Ты совершенно прав, Ричард, — заметил Мармадюк серьезным тоном, показывавшим, как глубоко он интересовался этим делом. — Мы, действительно, варим сахар, и было бы очень полезно исследовать, сколько и каким способом. Я надеюсь дожить до того дня, когда эта отрасль производства станет на твердую почву. Мы еще очень мало знаем о свойствах самого дерева, источника этого богатства. Нельзя ли его улучшить культурой, разрыхлением и обработкой почвы?

— Разрыхлением и обработкой! — завопил шериф. — Уж не думаешь ли ты поручить рабочему окапывать это дерево? — он указал рукой на огромный клен подле дороги. — Окапывать деревья, ты с ума сошел, Дюк? Это стоит поисков угля! Полно, полно, любезный кузен, будь рассудителен и предоставь мне заботу о сахароварении. Вот мосье Лекуа, он был в Вест-Индии и видел, как делается сахар. Пусть он расскажет нам, и вы узнаете всю философию этого дела. Послушайте, мосье, как делают сахар в Вест-Индии? По способу судья Темпля?

Француз, к которому относился этот вопрос, сидел на горячей маленькой лошадке в седле с такими короткими стременами, что его колени во время подъема по узкой лесной тропинке, на которую они теперь свернули, приходили в опасную близость с подбородком. Ему было не до жестов и не до грации на крутом, скользком подъеме, где кусты, сучья и поваленные деревья преграждали путь. Защищаясь от них одною рукою, а другой сдерживая горячившуюся лошадь, француз ответил:

— Сахар! Его делают на Мартинике, но… но это не есть дерево, а… как это по-вашему…

— Сахарный тростник, — сказала Елизавета, улыбаясь затруднению француза.

— Да, мадемуазель, сахарный тростник.

— Да, да! — крикнул Ричард. — Сахарный тростник, это просто народное название, а настоящее Saccharum officinarum.

— Это по-латыни или по-гречески, мистер Эдвардс? — шепнула Елизавета молодому человеку, который расчищал для нее дорогу сквозь кусты. — Или, быть может, на каком-нибудь еще более ученом языке, относительно которого нужно обратиться за переводом к вам?

Молодой человек с недоумением взглянул на нее, но выражение его черных глаз мгновенно изменилось.

— Я вспомню о вашем вопросе, мисс Темпль, когда буду у моего старого друга могикана, и, вероятно, он или Кожаный Чулок ответят на него.

— Значит, вы не знаете их языка!

— Знаю немного, но ученая речь мистера Джонса или обмолвки мосье Лекуа более знакомы мне.

— Вы говорите по-французски? — с живостью спросила девушка.

— Это общеупотребительный язык среди ирокезов и повсюду в Канаде, — отвечал он с улыбкой.

— А! Но ведь они, минги — ваши враги.

— Желал бы я, чтоб у меня не было худших врагов, — отвечал юноша и, пришпорив лошадь, положил конец этому уклончивому разговору.

Общая беседа, впрочем, продолжалась с большим оживлением благодаря словоохотливости Ричарда, пока компания не поднялась на вершину холма, где хвойные деревья исчезли, и только огромные клены горделиво поднимали свои пышные кроны. Весь подлесок и кустарники были вырублены на большом пространстве, так что роща напоминала огромный храм, где клены были колоннами, их вершины — капителями, а небосклон куполом.

На каждом стволе, невысоко над корнями, были сделаны на скорую руку глубокие зарубки; к ним прилажены желоба из ольховой или сумаховой коры, по которым сок сбегал в выдолбленные колоды.

Поднявшись на вершину, все приостановились, чтобы дать передохнуть лошадям и посмотреть на новую, для некоторых участников экскурсии, картину добывания сахара. Наступила тишина, которую внезапно нарушил чей-то мощный голос, распевавший:

В восточных Штатах тесно;

А в западных привольно:

Лесная ширь и красота.

Скоту в лугах раздолье!

Теки же, сладкий сок, струей,

Тебя варить я буду…

Глаз не сомкну, и в час ночной

Тебя я не забуду…

Пока невидимый певец звонко распевал эту песню, Ричард отбивал такт хлыстом, сопровождая это движениями головы и тела. По окончании первого куплета он подхватил припев, сначала вполголоса, но на втором куплете разошелся и принялся вторить басом.

— Здорово! — рявкнул он. — Славная песня, Билли Кэрби, и хорошо спета.

Сахаровар, занимавшийся своим делом невдалеке от группы всадников, равнодушно повернул голову и взглянул на кавалькаду. Он приветствовал каждого из подъезжавших кивком головы, но соблюдая строгое равенство, так как даже приветствуя дам, не притронулся к подобию шляпы, украшавшей его голову.

— Как дела, шериф? — спросил он. — Что слышно новенького?

— Ничего особенного, все по-старому, Билли, — отвечал Ричард. — Но что это значит? Где же ваши четыре котла, ваши желоба и железные холодильники? Неужели вы варите сахар таким первобытным способом? А я-то считал вас одним из лучших сахароваров в графстве!

— И не ошиблись, сквайр Джонс, — отвечал Билли, продолжая свое занятие. — Я не спасую ни перед кем в Отсего по части рубки леса, варки кленового сока, обжигания кирпичей, заготовке теса, выжигания поташа или хлебопашества, но первое ремесло предпочитаю всем, потому что топор для меня — самое любимое орудие.

— Вы, стало быть, на все руки мастер, мистер Билль, — сказал мосье Лекуа.