Пионеры Вселенной

Фридрих никогда и не предполагал, что математикой можно увлекаться до самозабвения, что эта одна из древнейших и точнейших паук таит в себе так много заманчивого и неведомого!..

Математика вернула его к заветной мечте – мечте о полетах в мировое пространство.

Отыскав в библиотеке «Научное обозрение» со статьей Циолковского, Фридрих вновь проверил его расчеты и даже стал делать выкладки о полете космического корабля на Луну.

За этими, казалось бы фантастическими, расчетами он отдыхал душой, отдавал им все свободное время.

«Кончу курс в Данциге и вернусь в Россию. Только Россия, эта отсталая, но могучая страна, может стать родиной мировых кораблей…»

Весной, когда приблизилась пора выпускных экзаменов, пришла телеграмма из Риги: «Отец при смерти, выезжай немедленно».

3

Поезд пришел в Ригу днем. Фридриха никто не встретил. Он догадался, что дело плохо, и, наняв извозчика, погнал в Задвинье.

Велев извозчику ждать, он выскочил из пролетки и через сад побежал к дому.

На звонок вышла старая няня Матвеевна с заплаканными глазами.

– Ой, Фридрих, слава богу, что ты приехал. Скачи в городскую больницу – может, еще застанешь в живых… Все с утра там…

Сбросив чемоданы в саду, Фридрих, пообещав извозчику на водку, велел гнать как можно быстрей.

Старый доктор умирал в отдельной палате с маленькой передней, где сидели и толпились изнуренные бессонными ночами дети, родные, друзья.

Запыхавшегося, бледного Фридриха кто-то взял за руку и повел прямо в палату:

– Иди, иди, Фридрих, он тебя зовет,

Отец лежал на высоких подушках и неподвижными, подернутыми дымкой глазами смотрел на дверь. Около него сидела сестра и стоял старичок-доктор.

Узнав Фридриха, больной, с усилием приподняв белую, высохшую руку, указал на стул.

Фридрих бросился к этой бледной руке, поцеловал ее и сел, боясь взглянуть в страшное, неузнаваемое лицо отца.

– Хочу… хочу, чтобы учился здесь… Хочу, чтобы ин-жене… инже-не… иди!

Отец бессильно махнул рукой. Фридрих, бросив прощальный взгляд на отца, выбежал в коридор и, опустившись на белый деревянный диванчик, приглушенно зарыдал…

Больничная ночь тянулась в тревожном оцепенении: все сидели у белой двери.

Старичок-доктор Артур Артурович и сестра Мильда дежурили в палате. Больной словно бы отходил.

К утру стоны прекратились.

Измученный бессонными ночами, доктор присел на стул у кровати, и его седая голова с клиновидной бородкой начала медленно клониться на грудь. Он всхрапнул и тут же испуганно открыл глаза. Сквозь очки взглянул на больного, тускло освещенного желтоватым светом настольной лампы и голубым, чуть брезжившим светом дня.

Больной лежал по-мертвецки: глубоко вдавив голову в подушку, приподняв крупный заострившийся нос.

«Кажется, конец», – с горестью подумал доктор (Цандер был его другом с университета) и взял мертвенно-бледную руку больного. Рука была еще теплой. Он стал прощупывать пульс и ощутил слабые, но четкие удары.

«Что такое? Неужели от бессонницы обостряется ощущение? Ведь вчера пульс прощупать было почти невозможно». Он сдвинул на лоб очки и взялся поудобнее. Больной вдруг открыл глаза и очень явственно сказал:

– Пить!

Сестра с ложечки дала ему клюквенного настоя.

– Спасибо! – прошептал больной. – Я хорошо спал.

Доктор удивленно взглянул на сестру и глазами указал на больного.

Та поняла и, взяв полотенце, осторожно отерла выступивший на лбу пот.

Тот благодарно улыбнулся.

– Тебе лучше, Артур? – спросил доктор.

– Да… А где Фрид… хочу его…

Позвали Фридриха. Он пришел и сел на место доктора у кровати.

– Дай руку, – сказал больной чуть слышно.

Фридрих взял его худую, влажную руку в свои.

– Хорошо, сынок… Спасибо, что приехал. Теперь я поднимусь…

С этого дня здоровье старого Цандера стало улучшаться. Доктор Артур Артурович, смущенно и радостно улыбаясь, разводил руками:

– Ничего не могу понять, обреченный встает из могилы…

Недели через две больному было разрешено вставать, а через месяц его перевезли на Рижское взморье. Он пожелал, чтобы Фридрих жил с ним…

Целебный морской воздух подействовал благотворно. К концу лета старый Цандер совершенно поправился, перебрался в город и стал снова ездить на службу…

Подошло время Фридриху ехать в Данциг. Однако у него из головы не выходили слова отца, сказанные на смертном одре: «Учись здесь… стань инженером». Он боялся, что разговор о Данциге может вызвать новый сердечный приступ… «Может, отец забыл о своем желании или передумал? Впрочем, теперь, когда возобновились занятия в Риге, меня не очень тянет в Данциг».

Однажды, когда отец вышел в сад подышать свежим воздухом, Фридрих подсел рядом на скамейку:

– Папа, я бы хотел с тобой поговорить. Можно?

– Уж не собираешься ли снова в Данциг? Хочешь бросить отца-старика?

– Нет, напротив, я хочу опять поступить в наш Политехнический.

– Благое дело, сынок. Я знал, что ты поступишь благоразумно, – обрадовался отец, – иди и подавай прошение. Тебя тут помнят и любят…

4