– Андрюша, наконец-то, я так волнуюсь. Ведь Марты с матерью до сих пор нет.
– У входа военный патруль, никого не пропускают.
– Как же так? А ну пойдем вместе. Может, это германские агенты устроили пробку, чтоб задержать отправку эшелона?
Они побежали к воротам, но оттуда, прорвав заграждение, уже хлынула гудящая толпа. Фридрих узнал Минну Яновну, несущую корзину с провизией, и поспешил навстречу.
– А Марта? Где же Марта?
– Как, разве она не пришла?
– Нет! – побледнел Фридрих.
– Мы вместе вышли из госпиталя, и она поехала прямо на вокзал, а я еще заезжала за корзинкой.
– Боже мой! Уж не случилось ли чего?
– Может, она прошла с другой стороны? – вмешался Стрешнев. – Идемте к поезду.
Около вагона, нервно взглядывая на часы, стоял седой старик в чесучовом пиджаке.
– Папа! – крикнул Фридрих и, подойдя, представил ему Минну Яновну.
– Очень, очень рад, а где же невеста?
– С ней что-то случилось, пана. Она выехала из госпиталя час назад…
– Сейчас такое время, что ничему удивляться нельзя… Может, еще успеет.
Паровоз оглушительно загудел.
– Господа! Господа! Отправляемся! – закричал кондуктор.
– Но где же Марта? Боже мой, – вздохнул Фридрих, поднимаясь на цыпочки и стараясь взглянуть через головы провожающих.
Раздался свисток главного кондуктора. Паровоз еще раз оглушительно свистнул и медленно пополз.
– Господа, скорее, скорее!
Фридрих обнял отца, поцеловал Минну Яновну, крепко пожал руку Стрешневу и на ходу вскочил в вагон.
В этот миг на горке между пакгаузами появилась девушка в белой косынке с цветами.
– Марта! Марта! – взвился над сутолокой радостный крик.
Девушка вздрогнула, увидела Фридриха и, простирая к нему руки, что-то закричала.
Но паровоз загудел, заглушив ее слова.
Фридрих лишь видел, как к ней поднялась мать, а затем, поддерживаемый Стрешневым, старик Цандер. Все четверо махали платками, пока поезд не скрылся за поворотом…
4
До Москвы ехали долго: стояли на полустанках, на разъездах, давая дорогу составам с войсками, эшелонам со снарядами, пушками, амуницией, хлебом, пропуская вперед санитарные поезда с красными крестами на вагонах. Путь был одноколейный, забитый до последней крайности.
Лишь на шестые сутки ночью вдали, на невысоких холмах, показалась усыпанная бисером огней Москва.
Разбуженный соседями Цандер быстро оделся, вышел в коридор к открытому окну. Там, дымя папиросами, уже стояли несколько человек.
– Вот она, матушка-Москва!
– Вот она, златоглавая!
Цандер глядел на проплывавшее мимо, похожее на Млечный Путь, созвездие желтых огней.
«Как-то встретит нас Первопрестольная! Где будем работать? Удастся ли снять хорошую квартиру, чтоб могла приехать Марта с матерью?.. Впрочем, приедет ли она – тоже вопрос… Ведь не обмолвились ни единым словом…»
Размышляя, Цандер не заметил, как поезд подошел к станции.
– Вставайте! Приехали! – закричал кондуктор, стуча железным ключом в двери. В коридор стали выскакивать заспанные, растрепанные люди.
– Где стоим?
– На месте! В тупик загнали…
Цандер вслед за другими вышел из вагона, спрыгнув на утоптанную дорожку. Справа стеной стоял черный дремучий лес, и конца ему не было видно.
– А где же Москва?
– До Москвы пятнадцать верст! А это Тушино – место нашего назначения.
Цандер между вагонами взглянул на другую сторону. В темноте мелькнули реденькие огоньки какого-то поселка.
– Что делать будем, господа? – спросил кто-то тоскливо.
– Велено до утра спать!
– «Вот тебе и Первопрестольная!» – вздохнул Цандер и, взобравшись на ступеньки вагона, побрел в свое купе…
Рижан разбудили паровозные гудки, грохот и тарахтенье телег, крики ямщиков, извозчиков, распорядителей и квартирных. Распорядители с красными повязками и квартирные посыльные с белыми стали выкрикивать по спискам приехавших рабочих и распределять их по подводам.
Господ инженеров усадили в извозчичьи коляски, а вещи уложили на ломовые дроги и по пыльной дороге поехали в Тушино – большое старинное село.
Цандеру отвели в новом пятистенке просторную светлую комнату с крашеными полами и городской мебелью. Хозяин – русобородый крепыш в жилетке поверх косоворотки, в добротных сапогах – сам встретил гостя, назвавшись Иваном Назарычем.
– Пожалуйста, барин, располагайтесь как дома. Ежели желаете столоваться с нами – милости просим. У нас хоть и попросту, зато будете сыты. А коли привыкли по-городскому – можно в трактире…
– Об этом после, Иван Назарыч. Сейчас я хотел бы разобрать вещи, обосноваться и написать письма.
– Это пожалуйста. Я сейчас распоряжусь. А если в Москву потребуется – никакого поезда не надо, у меня два рысака – за двадцать минут домчу. Мы с сыном – лихачи!
– Спасибо, Иван Назарыч, спасибо!
– Сейчас я скажу, чтобы несли вещи. А если чего потребуется по домашности, приказывайте жене и бабке – они завсегда на кухне…
Выехав из Риги, Фридрих не переставал думать о Марте. Досадовал на себя, что послушался матери и не разыскал ее накануне отъезда.
«Как теперь сложатся отношения? Захочет ли она приехать? Не подумает ли, что я пренебрег ею? Не оскорбится ли?..