Пёс императора

– Не разболтаю, – сказал он уже гораздо спокойнее. – Могу магическую клятву дать. А хочешь, печать поставь. Ты мою родовую силу как-то заблокировал, небось и печать поставить сможешь.

– Не люблю я это. – Хозяин дома поморщился. – Вот твой папаша обожал ставить такие печати, любимое у него было развлечение. Хотя… нет. Не самое любимое.

Риан нахмурился. Опять Морган говорит так, будто бы знал его отца. Но откуда? Обычный деревенский лекарь и шаман. Да, маг сильный. Но мало ли таких магов по стране?

– А каким было любимое развлечение? – спросил Риан, не особенно желая слышать ответ.

Но он должен, должен понять, как связан Морган с его отцом. На прямой вопрос, конечно, никто не ответит. Если уж про недомогание Тайры не стал объяснять, то про себя тем более ничего не скажет.

– А ты будто не ведаешь, – хмыкнул мужчина и вдруг сплюнул. – Брата он своего ненавидел. И эта ненависть его по жизни вела. Ненависть и жажда власти.

– Но так ведь было не всегда, – возразил Риан. Хотелось защитить отца, оправдать. – А только когда дядя Арен стал императором…

Морган хрипло рассмеялся.

– Наивный мальчик! Эта ненависть впервые вспыхнула в Аароне, когда его брату было всего лишь три года. До этого момента твой отец не очень-то обращал на него внимание – ребенок и ребенок, подумаешь. Аарону было восемнадцать, и он не мог считать какого-то карапуза своим конкурентом. И действительно, так и оказалось – они совершенно не конкуренты. – Морган вновь рассмеялся, и в этом смехе Риану послышалась злость.

– Три года… – пробормотал он задумчиво, пытаясь понять. – Но… что сделал дядя Арен в этом возрасте? Дар у него проснулся позже…

Риан не ожидал, что собеседник ответит. Но Морган ответил:

– Император Александр решил показать наследникам Венец. Точнее, показывал он Аарону и Анне, а Арен во что-то играл неподалеку. Император перенес Венец из хранилища, положил на стол, и, пока они втроем рассматривали артефакт, Арен подбежал и схватил его.

Риан вздрогнул, представив, что из этого могло получиться. Единственный раз, когда он попытался дотронуться до Венца, тот так шарахнул его родовой магией Альго, что он отлетел в сторону метра на три.

– И?..

– И ничего. Ничего Арену не было. А вот твоему отцу, когда он потянулся за Венцом, было. Понимаешь, что это значило?

– Сложно не понять.

– Да-а-а… – Морган усмехнулся, поглядев в небо. – Кто бы мог подумать, что Венец выбирает будущего императора задолго до коронации. Вот тогда и зародилась ненависть в твоем отце, мальчик. И со временем она лишь усиливалась, пока не заполнила его душу до краев, как вода кувшин.

– Откуда ты это знаешь? – выпалил Риан, не в силах удержать в себе этот вопрос. – Всем подряд такое не рассказывают.

– Аарон поведал и печать поставил сразу. Но она слетела, как только он умер, естественно. Так что теперь я могу рассказать. Правда, некому особо. – Морган докурил, превратил окурок в пепел и, стряхнув его с руки, встал. – Я пойду спать. И тебе советую. Завтра вставать рано.

Он уже дошел до двери, когда Риан вдруг спросил, сам не понимая почему:

– Тайра не умрет?

Глупо, с чего он это взял? Подумаешь, плохо себя почувствовала и кровь носом пошла…

– Все мы когда-нибудь умрем, – ответил Морган негромко. – Кто-то раньше, кто-то позже. Иди спать, – повторил он и скрылся в доме.

Риан сидел на крыльце еще несколько минут, размышляя. Да, это был глупый вопрос. Но… почему тогда настолько тревожно на сердце? И почему Морган просто-напросто не ответил «нет, конечно», вместо того чтобы разводить философствования?..

Туман, вязкий и плотный, и за этим туманом ничего не разглядеть, как ни старайся. Тайра нахмурилась и поводила рукой перед носом. Ладонь утонула в тумане, потускнела, и кожу обожгло холодом, словно она опустила руку в родник. Странное ощущение… и лучше бы, наверное, никуда не ходить, да и вообще проснуться – это ведь сон, точно, сон! – но почему-то неудержимо тянет вперед, в туман. Или это – назад?

– Ау-у-у! – прокричал кто-то очень-очень далеко, и сердце у Тайры забилось сильнее.

– Ау-у-у! – ответила она как можно громче. – Ау-у-у!

Тишина. Девушка сделала шаг вперед, но туман воспротивился, хлестнув ее по лицу, рукам и ногам, как плетью, – и Тайра неожиданно проснулась. Открыла глаза, посмотрела на вечную черноту перед собой, вздохнула, поворочалась – да, она лежала в собственной постели, укрытая любимым одеялом из овчины, подаренным отцу тетушкой Мариллой после того, как он принял тяжелые роды у ее невестки. И, судя по тишине, царящей в доме, и по звукам за окном, стояла глубокая ночь.

Глаза слипались – сонная трава еще действовала, – и Тайра не стала сопротивляться, закрыла их, тут же проваливаясь в следующий сон.

Он оказался совсем другим. Здесь не было тумана, только много солнца, ярко-зеленая трава, покрытая разноцветным весенним клевером, веселое журчание ручейка и… да. Ее пес!

– Слава Защитнице, – прошептала Тайра, бросаясь вперед, рухнула на колени и обняла его, уткнувшись лбом в жесткую короткую шерсть. – Я так боялась, что больше не увижу тебя.