Пёс во тьме

— Как Винн, — звание среди хранителей. Они уходят после обучения, чтобы узнать больше, чтобы доказать ценность и приобрести новые знания для своей гильдии.

— Они должно быть очень смелые, что отправляются в незнакомые места совсем одни.

— Не все странники поступают — как Винн, большинство идут в другие филиалы, ответвления, поселки, в области и места работы.

Леанальхам становилась тише и не подвижнее.

— Она очень смелая, и теперь она снова отправится странствовать с этим странным немертвым и твоей дочерью… и Ошей, — спросила Леанальхам.

— Надеюсь.

Казалось странным надеяться. Малец ничего не сказал о надежде, что любой из них может выжить и вернуться домой. Леанальхам притянула колени к груди и стала изучать образ молодой эльфийской хранительницы, а Малец погрузился в ее разум, уловив возникшие воспоминания.

Он — Леанальхам — снова увидел Винн, когда молодая хранительница впервые посетила земли Леанальхам с Магьер, Лисилом и им самим. Затем в воспоминаниях промелькнул Оша, приехавший с Бротаном …. дневник Винн.

Малец слишком много думал этой ночью. Но теперь он был изолирован с задумчивой, одинокой девушкой, брошенной на произвол судьбы, не имеющей своего предназначения. Такой возможности может и не представиться в ближайшее время.

Бротандуиве сказал, что Винн отправила ему дневник вместе с Ошей. Взгляд Леанальхам блуждал где — то далеко от него.

— Это он тебе сказал?

— Что стало с дневником?

Она полностью отвернулась от книги и него.

— Не спрашивай меня. Я не могу нарушить моё обещание данное греймазге.

Вопрос все еще оставался без ответа, хотя это не принесло Мальцу никакого удовольствия, а только еще большее чувство вины и стыда, что он снова разжег в Леанальхам болезненные воспоминания. Через три дня после того, как Оша отправился вместе с Бротандуиве, Леанальхем хотела уйти вслед за ними. Она не интересовалась выпечкой хлеба или работой над вышивкой. Трудно было не плакать.

Сгейлшеллеахе отправился к предкам. Казалось невозможным, чтобы Лисил вернулся. Теперь даже Ошу отняли у нее. Девушка не могла уйти за ним и спряталась от окружающего мира, который становился все меньше и меньше с каждой потерей близких.

Дедушка тоже тосковал, но как-то выполнял свои ежедневные задачи. Он говорил с другими членами клана о погоде или товарах, которые прибыли или были отправлены для торговли. Леанальхам не знала, как это он делает, хотя знала, что на следующий день дедушка встанет с постели, чтобы сделать тоже самое.

Она знала, что гнев является признаком плохих манер, но глубоко внутри злость на происходящее не покидала ее. Злилась не на Ошу, который так и оставил ее одну с Бротандуиве и даже не на старого греймазге, который принудил ее уйти с ним.

Куиринейне была самой близкой Леанальхам из всех женщин в ее жизни, но мать Лисила была спокойной, отстраненной и холодной. Она не любила Сгейлшеллеахе и рассматривала смерть, как часть жизненного пути анмаглахка. Леанальхам задавала один и тот же вопрос — испытывает ли эта женщина горе.

В результате погребенного гнева и печали Леанальхам начала делать странные вещи.

Кроме того, что она проводила большую часть своих дней в постели, в минуты бодрствования она носила бутылку с прахом Сгейлшеллеахе куда бы не пошла. Пепел должен был быть предан земле предков, но девушка не хотела отпускать эту последнюю часть своего дяди. В постели, боясь заснуть и потерять из виду бутылку, Леанальхам поставила ее рядом с ковриком.

На третий день дедушка разбудил ее раньше, чем она хотела и не ушел, пока не встала. Он настаивал, чтобы внучка купалась и одевалась как раньше, хотел, чтобы она присутствовала на праздновании.

Реаврахкрижха — сердце весны — прибыли все кланы, в том числе и Коилехкроталл для празднования подлинного рождения нового года. Был приготовлен пир с копченой рыбой, привезенной с берега, вина из самых нежных первых сортов урожая. Все в анклаве будут сидеть вместе за столами и говорить хорошие пожелания друг другу. Это была обычная традиция анкроан; это будет происходить в анклавах на всей их территории.

Но она не чувствовал себя как в день новых начал, так как стояла в главной комнате своего дома с дедушкой под бдительным взглядом Куиринейны. Все, за что ей нужно было цепляться это маленькая бутылка пепла ее дяди, заправленная за пояс туники.

— Пойдем, дитя мое, — сказал Дед. — Это принесет тебе пользу.

Как он мог так думать? Как он мог заставить ее появиться среди людей, которые не верили, что она здесь, зная, что Сгеилшиллеахе больше нет. Теперь у нее не было никого, кроме деда, чтобы стоять между ней и их суждениями.

— Я не думаю… — начала она.

— Мы идем, — прервал он твердо, а затем посмотрел на мать Лисила. — И ты тоже.

Куиринейне подняла одну густую бровь. Она никогда не проявляла интереса к компании кого-либо за пределами этого дома. Дед был главой семьи и старейшиной клана, присутствие которого требовалось в таких случаях. Даже Сгейлшеллеахе никогда не осмеливался ослушаться деда, кроме его кастовых обязанностей. Это был путь их людей.