«Пёсий двор», собачий холод. Тетралогия (СИ)

Мальвин для порядка округлил глаза, но про себя озадачился. С одной стороны, согревает душу, что Столица очнулась и по стопам Петерберга пошла. С другой — ну кто ж так ходит, что аж кабацкие девки судачат! Балаболы и бездари, бездари и балаболы. Сколько ни ругай того же Твирина, а он перед расстрелом Городского совета по углам не шушукался.

Со стороны же третьей, Мальвин не знал, как ему быть с трусливой мыслишкой: кто-то незнакомый, кто-то, кого за шкирку в случае чего не оттащишь, возомнил себя достойным поднимать руку на членов Четвёртого Патриархата. И пусть скорее всего это балаболы и бездари, ни на что в действительности не годящиеся, а назойливое постукивание в висках так запросто не прогонишь.

Казалось бы, всё правильно. Казалось бы, на том и стояли расчёты хэра Ройша, что по всему отечеству непременно найдутся люди, которые возомнят себя достойными и так довершат начатое. Казалось бы, радоваться надо, да только противилось что-то внутри. Как это — сами, без нашего ведома?

Зачем же ты так велико, отечество, что даже укротителям Петерберга с тобой не совладать?

— Добрынька, а Добрынька! — гаркнул вдруг дородный кабатчик. — Совсем, паршивка, разленилась! А ну-ка иди сюда!

Девка охнула и принялась торопливо заставлять поднос пустыми плошками с соседнего стола. Мальвин еле подавил порыв показать ей, как это делается с толком.

— И что, тут у вас эти недовольные и собираются? — спросил он, силясь изобразить правдоподобного лопуха, жадного до сплетен.

— Когда у нас, а когда в саду Терентьевском в конце бульвара, — пробормотала девка и пристыженно побежала к кабатчику. А Мальвин остался в растрёпанных чувствах: в Терентьевском саду-то и была назначена у него последняя сегодняшняя встреча, часа которой он дожидался.

Назначать встречи было непросто, как непросто было в принципе заниматься серьёзными делами под чужой личиной. Подлинный талант к тому имелся у Золотца, но Мальвин дал себе зарок освоить все главные приёмы авантюрной науки — раз уж согласился отправиться в Столицу, не стоит подводить спутников, тем более что одним Золотцем все дыры не залатаешь. Тот и так ужом извернулся, чтобы и самому в Патриаршие палаты возвратиться после пары месяцев отсутствия, и за устройство Мальвина со Скопцовым похлопотать — всё ж таки туда в лакеи с улицы не берут. Хэр Ройш заниматься мог лишь тем, для чего не нужно покидать каморку за курантами, слишком уж они опасались, что фамильные черты его выдадут. Сочиняли, как быть, если кто-нибудь из членов Четвёртого Патриархата всё-таки увидит его неким немыслимым образом.

Всё утро Мальвин воровал переписку среднего (и единственного оставшегося в живых) графа Асматова, потом вынужден был отвлечься и с невозмутимым лакейским лицом помогать горничным с последствиями попойки в кабинете барона Улина, у которого от европейских новостей с таким размахом сдавали нервы, что все горничные этажа гадали, сегодня или завтра со скандалом отбудет в родной Куй его анекдотический протеже. Когда же куранты отзвенели полдень, пришлось препоручить асматовскую переписку Золотцу.

Сначала Мальвин догнал омнибус в сторону господина Ледьера, сокрушаясь, что лакеям не полагается кататься на авто, тем более петербержского производства. Крепко поселившийся в воспоминаниях путь до Столицы столь воодушевлял отчасти и потому, что больше половины его они преодолели на «Метели». Золотой человек господин Ледьер как всегда исправно обходил все почтовые отделения, куда на его имя присылали весточки для них четверых. Сегодняшнюю порцию весточек Мальвин в целом оценил как удовлетворительную, только споткнулся о письмо Вишеньки Ипчиковой, ныне гостившей у двоюродной бабки в Старожлебинске. Она в несносно витиеватых выражениях намекала, что виделась с кем-то из проезжавших недавно через Петерберг благородных иностранцев и желала знать, действительно ли «упоительный Н. слёг с язвой, уступив своё место в наших сердцах этому бесстыжему Г.». Мальвин моргал над издевательской строчкой с минуту, покуда господин Ледьер, вздохнув, не предложил всё же связаться с Петербергом, на что они четверо наложили строжайший запрет.

Если вдруг Вишенька Ипчикова не ошибается, многие прежние договорённости так и так под вопросом. Мальвин запоздало призвал толпу шельм на голову хэра Ройша: вот же упёрся со своим градоуправцем! Нельзя, ну нельзя ведь вручать всю ответственность одному конкретному человеку! Недаром они сами в Столицу сорвались вчетвером, не считая людей из Второй Охраны. Стрясись, упаси леший, с кем-то из них нечто дурное, ситуация всё равно не останется без ясной головы, способной принимать решения. Да, в Петерберге сейчас Приблев, господин Туралеев и его невероятно рассудительная супруга, но градоуправец-то — согласно проклятущей должностной инструкции! — всего один!