«Пёсий двор», собачий холод. Тетралогия (СИ)

— Нет, момент упущен… — граф Жуцкой сморщил высоченный лоб. — Сами понимаете, коллегиальный орган! Для самороспуска нужно большинство голосов, но его уже не получить — фракция, ха, готовых нести ответственность теперь особенно сильна. Наверняка же знаете: неделю назад до Столицы добрался один достойный доверия старший офицер Резервной Армии, который контуженным укрывался в деревнях — безумная, книжная история! Его свидетельства об осаде Петерберга вызвали фурор, тем более что он был знаком с юным Асматовым, бедняжкой, — и клянётся, что своими глазами видел, как тот взорвался.

После чего его отец, сам с делегацией в Петерберг не поехавший, собрал в кулак то, что осталось от Четвёртого Патриархата, и хорошенько встряхнул. Хэр Ройш велел шпионить за ним день и ночь, и Мальвин с Золотцем повиновались, а Скопцов, встречая этого господина, непременно краснел: очень уж многое в его чертах напоминало о младшей сестре.

— Знаем, знаем, — отмахнулся хэр Ройш от Жуцкого. — И очень сожалеем, что не можем пока официально опровергнуть свидетельства этого образцового офицера, труса и лжеца. Ильян Аркадьевич Асматов погиб отнюдь не от взрыва, а при прямом содействии солдат Резервной Армии, возможного взрыва испугавшихся и собственноручно расстрелявших члена Четвёртого Патриархата. Такие слухи тоже бродят по городу, однако же в Патриарших палатах отчего-то предпочитают их игнорировать.

— Даже если это и правда… Как прикажете с такой правдой дальше жить?

— Вот в этом, граф, и кроется главное наше с вами различие — а вовсе не в возрасте, как вы пытаетесь выставить. Иллюзии вам дороже фактов, хотя только факты дают реальную силу. Зато иллюзии помогают поверить, что сила ни к чему, что всё в порядке, что можно не перетруждаться слишком. Это нездорово.

— И вы явились нас лечить?

— Говорят, больным предписан покой.

— О, очень скоро ваш Петерберг узнает, что предписано больным! — граф Жуцкой вскинул подбородок и посмотрел на хэра Ройша испытующе.

— Не запугивайте нас рекрутированием четвёртой армии, это пустое.

О том, что Четвёртому Патриархату дозволено рекрутировать ещё одну армию, догадывались лишь те, кто с лупой ползал по строчкам бесчисленных кодексов и сводов, регламентирующих жизнь Росской Конфедерации. Однако сама идея лежала на поверхности: Резервная Армия каждый год одаривает все города и ызды чиновниками из офицеров и приставами да урядниками из солдат. Петерберг с этой практикой незнаком, поскольку там спокойствие улиц блюдёт сама Охрана Петерберга, но по всей остальной росской земле правопорядком заняты отставные солдаты Резервной Армии. Многие из них стары, хворы и растеряли выучку, но всё ж таки они есть и их возможно призвать в случае острой нужды.

Конечно, города и ызды не в восторге от такой перспективы, на что красноречиво указывают письма, через день приходящие в Четвёртый Патриархат. Где-то по-прежнему не успокоилось недовольство, поднятое налогом на бездетность; где-то недовольство только просыпается — отчасти подстёгнутое вестями из Петерберга. Так или иначе, а делиться людьми, обученными обращению с оружием, Городские советы не торопятся.

Это-то и стало решающим аргументом для множества беглецов Четвёртого Патриархата: города чувствуют свою значимость в нынешней ситуации, города торгуются и не хотят прогадать. Заманчиво и успокоительно для души переметнуться от тех, кто просит, к тем, у кого просят. К тем, кто ставит условия и сам выбирает меру своего участия.

Особенно поражали воображение Скопцова метания Четвёртого Патриархата по вопросу, так как же использовать армию, если её удастся-таки рекрутировать. Послать на Петерберг? Послать на Южную Равнину, кровоточащую, траурную и благодаря теперешнему бардаку перешедшую под контроль тавров? Оставить в Столице ради бездеятельного устрашения? Или вовсе сдать внаём какой-нибудь из европейских корон, раз уж в Европах с каждым днём назревает нечто, что боязно называть по имени?

Скопцову тоже было когда-то боязно, а вот хэр Ройш, Мальвин и Золотце обсуждали всеевропейскую войну так, будто она была делом решённым, будничным и в будничности своей приятным.

«Господа… Господа, мне неловко спрашивать об этом, — ещё в Петерберге сыскал в себе смелость Скопцов, — но не терзает ли вашу совесть вина Петерберга — наша вина! — за нынешнее напряжение в Европах? Мы ведь понимаем, что плачевный экономический перекос в пользу одних стран и бедственное положение других — всецело на закрытии нашего Порта…»