«Пёсий двор», собачий холод. Том III (СИ)

Как всё запутанно. Скопцов прознал недавно, что дочь владельца скобяной лавки из Людского — леший, ему ведь неведомо даже её имя! — но он прознал, что она должна была стать женой… Нет, конечно, не Твирина — Тимофея Ивина. О, это ведь так закономерно. Лавка мелковата для прямых наследников купеческой фамилии, но идеально пошла бы одному из выкормышей.

Какое гадкое слово. Твирин ведь не виноват в том, что ему подобрали партию, — если он вообще об этом знает, то наверняка ненавидит сей неслучившийся вариант своей судьбы. Неслучившийся, неспособный случиться — Тимофей Ивин давно уже умер, убит, похоронен, остался лишь шарф.

Шарф и зависть, непонятная и бессмысленная.

Зачем завидовать тому, что где-то в Порту в печи зреет плод из его семени? Об этом трудно и подумать без содрогания. И никто не сватался к торговке из Людского, и Скопцов не подал виду, что знает правду, когда господин Туралеев, сидя напротив него, спешно прикуривал папиросу, позабыв о мундштуке. По эту сторону было ещё двое: Мальвин — как представитель Временного Расстрельного Комитета — и хэр Ройш.

Они предлагали главе петербержского наместнического корпуса жизнь, ребёнка и счастье в обмен на беспрекословное сотрудничество. И Скопцов знал, что жизнь предлагать подло (ведь какое право они имеют ей грозить?), ребёнок чужой, а счастье человек способен отыскать лишь сам; знал, но не подал виду.

«Если хотите, я вам помогу, — без сочувствия улыбнулся хэр Ройш. — Вы ведь сами это устроили. Когда расстреляли Городской совет, хэр Штерц пропал, и на протяжении нескольких дней его не могли отыскать. Сейчас, когда он переведён в казармы, вы, разумеется, понимаете, что всё это время хэр Штерц находился в руках Революционного Комитета. Но разве в ваши обязанности не входили его поиски? Чем вы вместо этого занимались, скажите на милость?»

«Этим и занимался, — отрывисто ответил господин Туралеев. — Я ж ему не нянька. Только к вечеру сумел разобраться, что Штерц выехал из города и не въехал обратно. А дальше я всё равно ничего сделать не мог».

«Вы могли попытаться связаться с Европейским Союзным правительством, с Четвёртым Патриархатом…» — не без издёвки подсказал хэр Ройш.

«Я ему на крови не присягал, — хмыкнул господин Туралеев, — у меня жена и сын. И последний, насколько я понимаю, тоже в ваших руках. Ну что ж, я знал, что легко из этой истории не выпутаться. Выкладывайте».

Но выкладывать пришлось ему: сперва все бумаги наместнического корпуса, позже — гвардейскую форму для Плети и солдат, изображавших сопровождение мсье Армавю. Как просто некоторым людям отчеркнуться от старой жизни в новую!

Ах нет, это звучало так, будто Скопцов считал сие дурным. Напротив; отчеркнуться от старой жизни в новую просто тем, кому есть что беречь, защищать, хранить. У кого есть любимая жена, сменившая древнюю аристократическую фамилию на незнатную, и будет сын, победивший саму биологию.

А главное — воля к жизни, воля вырвать свой кусок и не выронить его. Кто-то назвал бы это приспособленчеством, но Скопцов не мог не видеть в действиях господина Туралеева любовь.

— Вы, верно, за этим не следите, а меня заманивал давеча на приём барон Каменнопольский, — супруга господина Туралеева, тем временем, будто бы держала Скопцова под руку, но на самом деле — вела. — Конечно, я вынуждена была ему отказать, не в моём положении… Он, видимо, прослышал о наших с вами нынешних деловых связях. Чрезвычайно интересовался планами хэра Ройша на Анжея…

— У хэра Ройша есть на вашего супруга планы?

— Вы не знали? — госпожа Элизабета Туралеева сверху вниз улыбнулась Скопцову, и на гладких щеках её, как водоворотики, вдруг вскипели ямочки. — Наверное, меня всё же можно считать агентом. Насколько я понимаю, дальнейшее существование наместнического корпуса не входит в планы Революционного Комитета, поскольку в них не входит существование в этом городе наместника. Но Анжей достаточно хорошо себя зарекомендовал, а Петерберг планирует отныне поставлять в другие города чиновников, как Резервная Армия… из рядов Охраны Петерберга, верно? И этим должен кто-то руководить.

— Вот как, — пробормотал Скопцов, — вы удивительно хорошо осведомлены.

— Семейный очаг теплее, когда у мужа и жены нет друг от друга секретов. Поверьте, в своё время вы и сами это поймёте. — Заметив смущение Скопцова, а то и расслышав его немое сомнение, она немедленно сделала вид, что не произносила последних слов, и вышло это так необидно, как бывает только у опытных в свете людей. — Как бы то ни было, речь я вела о бароне Каменнопольском. Вам никогда не казалось странным, что он так и не попал в Городской совет? Конечно, Петрон Всеволодьевич — самый молодой из генералов, но всё же он ведь и аристократ. Причём ресурсный — не то чтобы теперь это имело значение, но…

— Я знаю его давно, но не слишком близко, — осторожно заметил Скопцов, — однако мне не казалось, что у него есть амбиции такого рода.

— Значит, и правда не слишком близко.

— Но когда мы беседовали, он ни разу о подобных чаяниях не обмолвился!

Госпожа Туралеева сдержанно рассмеялась.