В нынешнем во 197-м году, Августа против осмаго числа, в ночи, к великому государю царю и великому князю Пётру Алексеевичю, всеа Великия и Малыя и Белыя России самодержцу, в село Преображенское, с Москвы пришли Стремянного приказу пятидесятник Дмитрей Мельнов да десятник Яков Ладогин, и ему великому государю извещали: сего де Августа против осмаго числа, в третьем часу ночи, пришол к нему Дмитрею, ко двору его, того ж полку стрелец Ондрюшка Сергеев протазанщик, и сказал ему, чтоб ему Дмитрею, оседлав лошадь, ехати в город Кремль, неведомо для чего. И он, Дмитрей, лошадь оседлав, приехал к Кремлю к Николским воротам, и Николския де ворота заперты; а приставлены у тех ворот, для пропуску, того ж полку стрельцы, которые безпрестанно у Фёдора Шакловитова, Филатко Яковлев, Анфиногенко, – а чей словет, – не помнит. И в Кремль его Дмитрея пустили, а лошадь его Дмитрееву велели ему поставить в Кремле на Лыкове дворе. И на Лыкове де дворе увидел он Дмитрей Романова полка Ефимьева стрелцов пятидесятников: Степана Татарченка, Ивана Матвеева, Григорья Микулина, Степана Строговщикова, да сотенного Ивашка Боровкова с товарищи, человек с 200, или и болши. И того ж де полку стрелец Егорко Иванов говорил ему: в Верху де учинилось – шум; а какой, – того ему не сказал. И того ж де часа, от великого государя из походу, из села Преображенскаго, приехал спалник, а сказался у ворот на карауле Фёдор Плещеев; и караулщики, которые в то время, для крепости, сверх караулщиков приставлены, Филатко да Анфиногенко, пропустили его в ворота; и в воротах его столника (sic) того ж полку Стремянного стрелец пятидесятник Микитка Гладкой с товарыщи его столника с лошади стащили, и учали бить и кричали: те де, те надобны! А люди его, столниковы, ушли к Троицким воротам. И у двора боярина князя Якова Никитича Одоевского взяли человека его и посадили на Лыкове дворе за караул; да двух человек потешных конюхов с тем же человеком взяли и посадили за караулом на Лыков же двор. А его столника повели в Верх к Фёдору Шакловитову и, помешкав с полчаса или менши, привели его столника к Николским воротам Романова полку Ефимьева стрелец Ивашко Боровков с товарыщи; а сказали, что его столника Фёдор Шакловитой велел отпустить, а человека его Ивашку и дву потешных велел держать за караулом, у Николских ворот. И того ж де часа у Николских ворот Микитка Гладкой говорил: у спасcкого набату верёвка к языку привязана. И велел он Микитка слушать набату; а как де ударять в набат, идти в Кремль; а для чего, того не сказал. Да он же Микитка, пришед на Лубянку, тое ж ночи и того ж часу, кричал караулным стрелцом, которые стоят на съезжей избе, и велел кликать 300 человек с ружьём к съезжей избе, и велел слушать набату ж. И он де Дмитрей, увидав такой их сбор, того ж полку с стрелцом Якушкою Ладогиным побежали к великому государю в поход, в село Преображенское, и о том известили великому государю. А как побежали извещать, и про то знают: того ж полку пятисотной Ларион Елизарьев, пятидесятник Ипат Улфов, сотенные – Иван Троицкой, Михайло Феоктистов, Фёдор Турка. И хотели они в поход ехать с ними же Дмитреем и Яковом. А как де тое всё было, и тое ночи Фёдор Шакловитой был всё в городе, в Золотой полате. А Стрелецкого де приказу Федка Степанов говорил стрелцом, которые стояли на Лыкове дворе: кого де станут имать в Николских воротех людей, которые едут из походу, и тех де людей Фёдор Шакловитой велел водить во дворец на каменную лесницу, мимо дневалного полковника, к себе в Золотую полату.
А Яков Ладогин сказал те ж речи, а убавил толко, – что он в Кремле не был.
…В то же самое время господин Лефорт с горстью солдат, составлявших защиту более надежную по их верности, чем по их численности, первый прибыл в Троицкую обитель, чем и снискал большую перед прочими милость царя, так что с тех пор государь осыпал его беспрерывными милостями. Лефорт без всякого затруднения получил завидный чин полного генерала и адмирала, которого доныне не достигал еще ни один иностранец. В недавнее время он был ещё первым послом царским при разных дворах европейских государей.
Лефорт при первом известии о умысле оном затрепетал, но трепет сей был только, о своём Государе. Он, предводительствуя всеми иностранцами, коих в миг успел он собрать в Литве из первых, прибегает на помощь к Его Величеству. По другим запискам нашим, и которым едва ли не должно дать преимущество, г. Лефорт сопровождал Монарха в сём уходе его в Монастырь.