Пётр Великий в жизни. Том второй

Всем известно, что этот государь был некогда отравлен: самый острый яд с молодости поразил его нервы, что и было причиной, что с ним делались очень часто судороги, которых он никак не мог предупредить. Такой именно случай с ним приключился за обедом (в королевском семействе во время его пребыания в Берлине): много раз его сводила судорога, а так как у него в руках был нож, которым он размахивал в очень близком расстоянии от королевы, то сия последняя от страха несколько раз порывалась встать. Царь просил её успокоиться, говоря, что не причинит ей вреда и в тоже время взял у нея руку и сжал её так крепко, что королева принуждена была просить пощады; он от чистаго сердца захохотал и сказал, что видно у нея кости понежнее, чем у его Катерины.

София-Вильгельмина, маркграфиня Байрейтскоя.Цит. по: Современные рассказы и отзывы о Петре Великом. Русский архив. 1881. Вып. I. Стр. 9

Спору нет, что потрясение, которое испытал Пётр в детстве, и другое, которое он пережил в юности, когда в паническом страхе, оставив жену с сыном и мать, бежал прямо с постели сначала в ближайший лес, а потом в Троицко-Сергиевскую Лавру, подготовили почву для постигшей Петра нервной болезни, но едва ли можно сомневаться и в том, что возникла она от безумных, можно сказать, смертельных оргий, коим предавался в юности Пётр со своей компанией. Борьба с сестрой и стрельцами всё время держала Петра в состоянии страшного напряжения всех душевных сил. Как ни были они велики, но они были не безграничны и по временам подавались; тогда-то на помощь и приходил весёлый и несущий забвение «Ивашка», с которым обыкновенно расплачиваются впоследствии.

Фирсов Н.Н. Пётр I Великий, московский царь… С. 11

Чаще всего встречаются два портрета Петра. Один написан в 1698 г. в Англии по желанию короля Вильгельма III Кнеллером. Здесь Пётр с длинными вьющимися волосами весело смотрит своими большими круглыми глазами. Несмотря на некоторую слащавость кисти, художнику, кажется, удалось поймать неуловимую весёлую, даже почти насмешливую мину лица, напоминающую сохранившийся портрет бабушки Стрешневой. Другой портрет написан голландцем Карлом Моором в 1717 г., когда Пётр ездил в Париж, чтобы ускорить окончание Северной войны и подготовить брак своей 8-летней дочери Елизаветы с 7-летним французским королем Людовиком XV. Парижские наблюдатели в том году изображают Петра повелителем, хорошо разучившим свою повелительную роль, с тем же проницательным, иногда диким взглядом, и вместе политиком, умевшим приятно обойтись при встрече с нужным человеком. Пётр тогда уже настолько сознавал своё значение, что пренебрегал приличиями: при выходе из парижской квартиры спокойно садился в чужую карету, чувствовал себя хозяином всюду, на Сене, как на Неве. Не таков он у К. Моора. Усы, точно наклеенные, здесь заметнее, чем у Кнеллера. В складе губ и особенно в выражении глаз, как будто болезненном, почти грустном, чуется усталость: думаешь, вот-вот человек попросит позволения отдохнуть немного. Собственное величие придавило его; нет и следа ни юношеской самоуверенности, ни зрелого довольства своим делом. При этом надобно вспомнить, что этот портрет изображает Петра, приехавшего из Парижа в Голландию, в Спа, лечиться от болезни, спустя 8 лет его похоронившей.

Ключевский В.О. Сочинения в девяти томах. М.: «Мысль», 1989. Т. IV. С. 28

Боярин Владимир Иванович Лопухин описывал так Царя: «Виден собою и высок был Пётр Алексеевич, выше всех нас и не одним только ростом. Любо было смотреть на него, когда был весел, и, сняв шляпу, здоровался – голос был приятный и звучный; волосы по лбу рассыпались; из очей ум да огонь искрами сыпались; подарит, бывало, как посмотрит на кого с ласкою; а на кого взглянет гневно, да ещё губы сожмёт, у того вся душа, говорили, в пятку уходила. Я при нём начал только служить. Был он строг, но и трудолюбив, не щадил себя, покоя себе не давал».

Воспом. Ф.П. Лубяновского.

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876