Увидев могилу кардинала Ришелье и статую этого министра, произведение, достойное того, кого оно изображает, царь в восторге высказал одну из тех идей, которые могут исходить только от людей, рождённых для величия. Он поднялся на могилу, обнял статую. «Великий министр, – сказал он, – жаль, что ты не рождён в моё время. Я дал бы тебе половину моей империи, чтобы ты научил меня управлять второй половиной». Некто, имевший меньше энтузиазма, чем царь, уразумев его слова, сказанные по-русски, ответил: «Если бы он отдал ему половину, он ненадолго сохранил бы и вторую».
Его величество, увидя нечаянно в столовой зале под великолепным балдахином поставленный портрет супруги своей Екатерины, был весьма доволен дюком д’Антином, который сие приготовить велел. Государь, сев за стол, против сего портрета, во время обеда часто на оный смотрел и, будучи весел, дюку говорил: «Вы отгадали, я её люблю, и вас, как за учтивость, так и за неожидаемое с женою моею свидание, благодарю».
Между тем, как обед часа с два продолжался, славный живописец Риго, будучи в другой комнате, портрет с самого Петра Великого написал, и когда дюк д’Антин поднёс оный его величеству, то государь, смотря на него и удивляясь сходству, показывал бывшим при нём князю Куракину, Шафирову и Ягушинскому и говорил: «Право, похож». Потом приказал живописцу Риго оный докончить, за что и пожаловал ему сто луидоров.
В 1717 году, в бытность Петра в Париже, приказал он – сделать в одном доме для гренадеров баню, на берегу Сены, чтоб они могли после пару купаться. Такое необыкновенное и, по мнению парижан, приключающее смерть действие произвело многолюдное сборище. Парижане с удивлением смотрели, как солдаты, выбегая разгорячённые банным паром, кидались в реку, плавали и ныряли. Королевский гофмейстер Вертон, находившийся при государе, видя сам такое купанье, докладывал Петру (не зная, что это делалось по его приказу), чтобы он запретил солдатам купаться, ибо де все перемрут. Государь, рассмеявшись, отвечал: «Не опасайтесь, г. Вертон. Солдаты от парижского воздуха несколько ослабли, так закаливают себя русскою банею. У нас бывает это и зимою; привычка – вторая натура».
На обратном пути из Парижа, Государь приехал в одну деревню, где увидел в небольшом садике работающаго человека; он был одет совсем иначе, против того, как одеваются простые поселяне.
Пётр Великий приказал узнать, кто это работает, и узнал, что это сельский священник. Он тотчас подошёл к нему, как простой путешественник, вошёл в сад, в котором он нашёл очень много прекрасных плодовых деревьев, а затем почти целый шелковичный сад, и такими же деревьями был обсажен двор.
Пётр Первый был в саду более получаса, беседуя об полеводстве и садоводстве, между тем услышал от него, что большая часть этих прекрасных дерев посажена его собственными руками. Между прочим, Царь Пётр спросил:
– Как же вы, будучи священником, сами обработываете поле? Неужели в этом деле вам не помогают прихожане?
– Весьма редко, милостивый Государь, разве в свободный час кой кто забежит, каждый из них занят собственною работою, поэтому не много времени от труда посвящает отдыху. А по моему званию, у меня довольно времени, чтобы обработать поле, и сад. И когда я прилежно поработаю, то при хорошей работе могу получить нисколько сот ливров годоваго дохода, чрез продажу плодов и шёлку, следовательно, гораздо более прибыли, чем от моего маленькаго прихода, – сказал священник.
Русскому отцу отечества, попечительному Монарху, было чрезвычайно приятно слышать из уст священника такую отрадную правду; он записал в книжку имя священника и деревню и с большим удовольствием сказал своим спутникам:
– Вот истинно добрый человек, он живет хорошо чрез свои труды и имеет прибыль. Когда мы возвратимся на свою родину, то прошу напомнить об этом. Я буду также стараться возбуждать в нашем сельском духовенстве любовь к труду. Они чрез это будут более способны безбедно жить и лучше нынешняго состояния, так что могут давать приличное воспитание детям.