Читаем Пир Джона Сатурналла полностью

Поварята рассмеялись, а зардевшийся от удовольствия Финеас забрал свои монеты. За ним последовал Адам Локьер, который столь блистательно орудовал ножом в разделочной мистера Андерли, что ему впору вступать в Королевскую армию в Богемии. Дальше вперед выступил Джед Скантлбери, который не иначе как украл где-то семимильные сапоги, — такими огромными шагами он движется вперед. Следом подошел Венделл Терпин, стряхивая перья с ливрейной куртки. Потом к Сковеллу неторопливо приблизился Питер Перз вместе с братьями Джингеллами. Даже Коук, Барлоу и Стаббс удостоились нескольких похвальных слов. Затем главный повар поздравил Филипа с успешным побегом из судомойни и звучно произнес имя Джона. Адам Локьер шутливо пихнул друга в спину.

— А, мастер Сатурналл! — воскликнул мастер Сковелл. — А ну-ка отвечай, куда привела тебя кухня?

Джон поднял глаза. За весь год главный повар не сказал с ним и двух слов. Он направил его по этому пути, даже не намекнув, к какой цели нужно стремиться. Однако теперь мужчина выжидательно смотрел на него.

— Не знаю, мастер Сковелл, — пробормотал мальчик, ежась под взглядами товарищей.

— Тогда дерзай дальше.

И Сковелл уронил теплые монетки в ладонь Джона.


Наступило Рождество. В праздник Двенадцатой ночи по кухне гулко разносились звуки шумного веселья, прилетавшие сверху из Большого зала. Когда снег сошел, дороги открылись. Через неделю после Благовещения Генри Пейлвик вызвал Джона в приемный двор, где хромой мул, замыкавший вереницу вьючных лошадей, уставился на мальчика с таким видом, словно некогда претерпел от него жестокую обиду. Худой седовласый мужчина, стоявший рядом с мулом, приветственно кивнул.

— Вижу, тебя здесь неплохо кормят, — весело сказал Джошуа Пейлвик, оглядывая Джона с головы до пят.

Мальчик расплылся в улыбке. Трудясь в тяжелом кухонном режиме, он окреп и нарастил длинные плоские мышцы на руках и ногах. Погонщик хлопнул его по спине:

— Как поживает Бен?

— Все так же. Что там в деревне?

— Старый Хоули совсем плох. Остальные немногим лучше.

Джошуа совсем не изменился за год, подумал Джон, словно время за пределами кухни не двигалось с момента, когда он впервые туда вошел.

— Слышал, с Джоном Сатурналлом здесь считаются, — заметил Джошуа, подмигивая брату.

— Да я всего лишь поваренок, — смутился Джон.

— Поваренок, снискавший милость мастера Сковелла.

— Которая никак не проявляется, — отпарировал мальчик.

Лошадей развьючили и напоили. Повсюду вокруг гомонили возчики и носильщики. Неподалеку сквозь толпу проталкивался краснолицый Калибут Пардью, выкрикивая новости, напечатанные в очередном выпуске «Mercurius Bucklandicus».

— Рождение жуткого уродца в Саутстроке! — вопил он. — Дождь из ящериц в Такинг-Милле! Последняя ссора короля с парламентом! «Страх Божий» и его голые молитвенные собра…

— Что? — Джон резко повернулся.

Калибут сунул ему под нос брошюру.

Рисунок был выполнен грубо, но «Страх Божий», чье лицо обрамляли длинные прямые волосы, смотрел со страницы знакомым сверлящим взглядом. При виде Марпота в душе Джона шевельнулся застарелый гнев.

— А дальше его жены. — Калибут перевернул страницу. — Так он их называет.

Там изображались ряды коленопреклоненных нагих женщин с шаровидными грудями и ягодицами, нарисованными жирными, грубыми линиями. Перед ними стоял Марпот, тоже голый, выставив вперед Библию. В памяти Джона мелькнул образ Кэсси. Белые ноги девочки, подобравшей подол длинного коричневого платья, чтобы сбежать вниз по откосу.

— Тот самый Марпот? — спросил Джош, когда Калибут отошел.

Джон молча кивнул.

— Говорят, он проповедует по всему Зойленду. С кучей своих последователей. «Моя семья» — так он их называет. «Адамиты» — такое выражение употребляет епископ. Не сегодня завтра его светлость поставит Марпота к позорному столбу, помяни мое слово. — Джош прощально кивнул, разворачивая мула. — Свидимся через год, Джон.

Марпот-то не был чужим в краях, которые покинул, думал Джон, возвращаясь в кухню. Но теперь в голове у него гремел голос Сковелла, а не церковного старосты. Куда привела тебя кухня?.. Вместо воплей селян в ушах звучал грохот котлов и сковород. Вместо запаха застарелой дымоходной сажи в ноздри вливались густые ароматы стряпни, и сырой смрад савана уплывал прочь, подобно испещренной пятнами жира мутной воде, которая, закручиваясь воронкой, утекала в сливную трубу судомойни.

Хижина с лугом остались в прошлом, и теперь Джон бегал взад-вперед между мансардными хранилищами корнеплодов и яблок или винными погребами, где уходили в темноту длинные ряды больших и малых бочек. Если в прошлом он приносил лекарственные травы со склона долины, то теперь притаскивал завернутые в ткань сыры или сетки с луком из холодных кладовых. В разделочной Джон и Филип отскребали паленую щетину, сваливали требуху в тачку Барни Керла, удаляли сухожилия и вырезали жир. В главной кухне они рубили фарш, а в пряностной комнате наблюдали, как Мелихерт Роос заправляет его молотым фенхелем и мускатным орехом.

Перейти на страницу:

Все книги серии Иностранная литература. Современная классика

Время зверинца
Время зверинца

Впервые на русском — новейший роман недавнего лауреата Букеровской премии, видного британского писателя и колумниста, популярного телеведущего. Среди многочисленных наград Джейкобсона — премия имени Вудхауза, присуждаемая за лучшее юмористическое произведение; когда же критики называли его «английским Филипом Ротом», он отвечал: «Нет, я еврейская Джейн Остин». Итак, познакомьтесь с Гаем Эйблманом. Он без памяти влюблен в свою жену Ванессу, темпераментную рыжеволосую красавицу, но также испытывает глубокие чувства к ее эффектной матери, Поппи. Ванесса и Поппи не похожи на дочь с матерью — скорее уж на сестер. Они беспощадно смущают покой Гая, вдохновляя его на сотни рискованных историй, но мешая зафиксировать их на бумаге. Ведь Гай — писатель, автор культового романа «Мартышкин блуд». Писатель в мире, в котором привычка читать отмирает, издатели кончают с собой, а литературные агенты прячутся от своих же клиентов. Но даже если, как говорят, литература мертва, страсть жива как никогда — и Гай сполна познает ее цену…

Говард Джейкобсон

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Последний самурай
Последний самурай

Первый великий роман нового века — в великолепном новом переводе. Самый неожиданный в истории современного книгоиздания международный бестселлер, переведенный на десятки языков.Сибилла — мать-одиночка; все в ее роду были нереализовавшимися гениями. У Сибиллы крайне своеобразный подход к воспитанию сына, Людо: в три года он с ее помощью начинает осваивать пианино, а в четыре — греческий язык, и вот уже он читает Гомера, наматывая бесконечные круги по Кольцевой линии лондонского метрополитена. Ребенку, растущему без отца, необходим какой-нибудь образец мужского пола для подражания, а лучше сразу несколько, — и вот Людо раз за разом пересматривает «Семь самураев», примеряя эпизоды шедевра Куросавы на различные ситуации собственной жизни. Пока Сибилла, чтобы свести концы с концами, перепечатывает старые выпуски «Ежемесячника свиноводов», или «Справочника по разведению горностаев», или «Мелоди мейкера», Людо осваивает иврит, арабский и японский, а также аэродинамику, физику твердого тела и повадки съедобных насекомых. Все это может пригодиться, если только Людо убедит мать: он достаточно повзрослел, чтобы узнать имя своего отца…

Хелен Девитт

Современная русская и зарубежная проза
Секрет каллиграфа
Секрет каллиграфа

Есть истории, подобные маленькому зернышку, из которого вырастает огромное дерево с причудливо переплетенными ветвями, напоминающими арабскую вязь.Каллиграфия — божественный дар, но это искусство смиренных. Лишь перед кроткими отворяются врата ее последней тайны.Эта история о знаменитом каллиграфе, который считал, что каллиграфия есть искусство запечатлеть радость жизни лишь черной и белой краской, создать ее образ на чистом листе бумаги. О богатом и развратном клиенте знаменитого каллиграфа. О Нуре, чья жизнь от невыносимого одиночества пропиталась горечью. Об ученике каллиграфа, для которого любовь всегда была религией и верой.Но любовь — двуликая богиня. Она освобождает и порабощает одновременно. Для каллиграфа божество — это буква, и ради нее стоит пожертвовать любовью. Для богача Назри любовь — лишь служанка для удовлетворения его прихотей. Для Нуры, жены каллиграфа, любовь помогает разрушить все преграды и дарит освобождение. А Салман, ученик каллиграфа, по велению души следует за любовью, куда бы ни шел ее караван.Впервые на русском языке!

Рафик Шами

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Пир Джона Сатурналла
Пир Джона Сатурналла

Первый за двенадцать лет роман от автора знаменитых интеллектуальных бестселлеров «Словарь Ламприера», «Носорог для Папы Римского» и «В обличье вепря» — впервые на русском!Эта книга — подлинный пир для чувств, не историческая реконструкция, но живое чудо, яркостью описаний не уступающее «Парфюмеру» Патрика Зюскинда. Это история сироты, который поступает в услужение на кухню в огромной древней усадьбе, а затем становится самым знаменитым поваром своего времени. Это разворачивающаяся в тени древней легенды история невозможной любви, над которой не властны сословные различия, война или революция. Ведь первое задание, которое получает Джон Сатурналл, не поваренок, но уже повар, кажется совершенно невыполнимым: проявив чудеса кулинарного искусства, заставить леди Лукрецию прекратить голодовку…

Лоуренс Норфолк

Проза / Историческая проза

Похожие книги

1. Щит и меч. Книга первая
1. Щит и меч. Книга первая

В канун Отечественной войны советский разведчик Александр Белов пересекает не только географическую границу между двумя странами, но и тот незримый рубеж, который отделял мир социализма от фашистской Третьей империи. Советский человек должен был стать немцем Иоганном Вайсом. И не простым немцем. По долгу службы Белову пришлось принять облик врага своей родины, и образ жизни его и образ его мыслей внешне ничем уже не должны были отличаться от образа жизни и от морали мелких и крупных хищников гитлеровского рейха. Это было тяжким испытанием для Александра Белова, но с испытанием этим он сумел справиться, и в своем продвижении к источникам информации, имеющим важное значение для его родины, Вайс-Белов сумел пройти через все слои нацистского общества.«Щит и меч» — своеобразное произведение. Это и социальный роман и роман психологический, построенный на остром сюжете, на глубоко драматичных коллизиях, которые определяются острейшими противоречиями двух антагонистических миров.

Вадим Кожевников , Вадим Михайлович Кожевников

Детективы / Исторический детектив / Шпионский детектив / Проза / Проза о войне
Великий перелом
Великий перелом

Наш современник, попавший после смерти в тело Михаила Фрунзе, продолжает крутится в 1920-х годах. Пытаясь выжить, удержать власть и, что намного важнее, развернуть Союз на новый, куда более гармоничный и сбалансированный путь.Но не все так просто.Врагов много. И многим из них он – как кость в горле. Причем врагов не только внешних, но и внутренних. Ведь в годы революции с общественного дна поднялось очень много всяких «осадков» и «подонков». И наркому придется с ними столкнуться.Справится ли он? Выживет ли? Сумеет ли переломить крайне губительные тренды Союза? Губительные прежде всего для самих себя. Как, впрочем, и обычно. Ибо, как гласит древняя мудрость, настоящий твой противник всегда скрывается в зеркале…

Гарри Норман Тертлдав , Гарри Тертлдав , Дмитрий Шидловский , Михаил Алексеевич Ланцов

Фантастика / Проза / Альтернативная история / Боевая фантастика / Военная проза