Читаем Пир Джона Сатурналла полностью

Старший парень широко ухмыльнулся и проскользнул мимо Джона. Подойти к делу с умом? Да, он помнил — но откуда? Когда Коук ушел, Джон вытянул шею и заглянул в «Танталов пруд», стоящий на полке. Сироп еще не схватился. Но обязательно схватится, не сомневался Джон. Корона почему-то опрокинулась набок. Джон поставил ее прямо.

В кухне на подносы укладывали крохотные мясные пирожки, увенчанные листьями шпината и грецкими орехами. Рядом ждали своей очереди плоские блюда с бараньими фрикадельками, сдобренными шафраном и гарнированными затейливо нарезанными лимонами. Подавальщики Квиллера унесли огромные тарелки с говяжьими рулетами, начиненными артишоком и фисташковой пастой, за ними последовали булочки с рубленым яйцом, душистыми травами, корицей и солью…

Пряное вино уже отнесли наверх. Повара метались взад-вперед, подавая блюда ожидающим слугам: мускусная дыня в сиропе, похлебка из каплуна, вареные голуби в соусе, цыплячье рагу с зелеными овощами, жареная оленина с итальянским фаршем, сладкий заварной крем, дрожащий в чашечках из яблок…

Когда мастер Сковелл послал за грандиозным многоярусным десертом, Джон понял, что настал и его черед. Он велел Симеону поставить на огонь второй утюг, а сам вместе с Филипом поспешил в холодную кладовую. Желе застыло и было прозрачным. Они заглянули в глубины «Танталова пруда»: корона, монеты и драгоценное кольцо мирно покоились на дне.

Филип расчистил место на столе около очага, и Джон снял утюг с огня, прихватив горячую ручку тряпкой.

На ширину ладони, напомнил себе Джон. Он опустил утюг на нужную высоту над поверхностью и начал водить им туда-сюда, ожидая момента, когда желе начнет подтаивать. Краем глаза он увидел, как четверо мужчин осторожными, мелкими шажками продвигаются вперед, балансируя творением Сковелла и Вэниана, водруженным на громадный поднос. Под аркой они прошли на полусогнутых ногах, чтобы не зацепиться верхушкой десерта.

— Осторожнее, — предупредил Сковелл.

Сжимая горячую ручку утюга, Джон трудился над своими блюдами. Мало-помалу поверхности прудов стекленели. Когда первый утюг остыл, Джон повернулся за вторым. Сковелл и Вэниан разливали поссет в выпечные чашечки, установленные на верхних ярусах своего кулинарного творения, которое медленно вращали перед ними Льюк Хобхаус и остальные четверо. Однако нагретого утюга в очаге он не обнаружил.

— Симеон, — прошипел Джон, — утюг!

Выражение, появившееся на лице поваренка, было красноречивее любых слов.

— Мастер Сатурналл, я… я забыл.

— Забыл?! Марш за утюгом! — приказал Джон, но Симеон стоял столбом, в совершенном ужасе от своей оплошности. — А ну живо! — рявкнул Джон.

Подстегнутый грозным окриком, Симеон круто повернулся и ринулся прочь, не замечая жаровен, поворотного кронштейна, кучи поленьев у очага. Не замечая и великолепного десертного блюда Сковелла. У Джона похолодело в груди, когда поваренок врезался в крайнего мужчину и тот пошатнулся, выпуская из рук угол подноса. Стоявший у соседнего стола Колин резко развернулся и прыгнул вперед, пытаясь подхватить дрогнувший поднос. Джон тоже рванулся на помощь. Но громадное сооружение медленно накренилось, заскользило, а потом опрокинулось. Вафельные ярусы рассыпались, поссет расплескался из выпечных чашечек, заварные и винные кремы расползлись скользкими лужицами, марципановые животные, а следом за ними и король с королевой попрыгали вниз и разбились на каменном полу.

На мгновение в кухне воцарилась мертвая тишина. Все смотрели на заляпанного десертом Симеона. Все, кроме Сковелла. Главный повар неподвижно смотрел на Джона.

— Он из-за меня побежал, — безжизненным голосом произнес юноша, опуская взгляд на груду вафельного крошева и вязкие ручейки крема, расползающиеся по каменным плитам.

— Спокойствие, — негромко промолвил Сковелл.

Среди полных ужаса лиц невозмутимым оставалось лишь лицо главного повара. Он указал половником на два состряпанных Джоном блюда, ждущих на лавке:

— Которое из них лучше?

Словно в тумане, Джон ткнул пальцем в янтарное желе, что попрозрачнее.

— Не стыдно подать его величеству, как считаешь?

— Но, мастер Сковелл, — запротестовал Вэниан, — Сатурналл в поварах-то ходит без году неделя.

— Он не ударит лицом в грязь, — сказал Сковелл. — Верно, Джон?

Юноша заставил себя кивнуть. Сковелл постучал поварешкой по ладони:

— Отсылайте наверх.

Подавальщики Квиллера уже давно стояли в ожидании, готовые унести десерты, выставленные на столах и лавках в кухне. Когда они проследовали в Большой зал с последней переменой, шум застолья там стих до приглушенного одобрительного гула, а потом вновь набрал силу, превратившись в нестройный хор возбужденных голосов. Сковелл указал на второй «Танталов пруд», оставшийся на лавке:

— Может, и своего наставника угостишь, как угостил короля, Джон Сатурналл?

Перейти на страницу:

Все книги серии Иностранная литература. Современная классика

Время зверинца
Время зверинца

Впервые на русском — новейший роман недавнего лауреата Букеровской премии, видного британского писателя и колумниста, популярного телеведущего. Среди многочисленных наград Джейкобсона — премия имени Вудхауза, присуждаемая за лучшее юмористическое произведение; когда же критики называли его «английским Филипом Ротом», он отвечал: «Нет, я еврейская Джейн Остин». Итак, познакомьтесь с Гаем Эйблманом. Он без памяти влюблен в свою жену Ванессу, темпераментную рыжеволосую красавицу, но также испытывает глубокие чувства к ее эффектной матери, Поппи. Ванесса и Поппи не похожи на дочь с матерью — скорее уж на сестер. Они беспощадно смущают покой Гая, вдохновляя его на сотни рискованных историй, но мешая зафиксировать их на бумаге. Ведь Гай — писатель, автор культового романа «Мартышкин блуд». Писатель в мире, в котором привычка читать отмирает, издатели кончают с собой, а литературные агенты прячутся от своих же клиентов. Но даже если, как говорят, литература мертва, страсть жива как никогда — и Гай сполна познает ее цену…

Говард Джейкобсон

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Последний самурай
Последний самурай

Первый великий роман нового века — в великолепном новом переводе. Самый неожиданный в истории современного книгоиздания международный бестселлер, переведенный на десятки языков.Сибилла — мать-одиночка; все в ее роду были нереализовавшимися гениями. У Сибиллы крайне своеобразный подход к воспитанию сына, Людо: в три года он с ее помощью начинает осваивать пианино, а в четыре — греческий язык, и вот уже он читает Гомера, наматывая бесконечные круги по Кольцевой линии лондонского метрополитена. Ребенку, растущему без отца, необходим какой-нибудь образец мужского пола для подражания, а лучше сразу несколько, — и вот Людо раз за разом пересматривает «Семь самураев», примеряя эпизоды шедевра Куросавы на различные ситуации собственной жизни. Пока Сибилла, чтобы свести концы с концами, перепечатывает старые выпуски «Ежемесячника свиноводов», или «Справочника по разведению горностаев», или «Мелоди мейкера», Людо осваивает иврит, арабский и японский, а также аэродинамику, физику твердого тела и повадки съедобных насекомых. Все это может пригодиться, если только Людо убедит мать: он достаточно повзрослел, чтобы узнать имя своего отца…

Хелен Девитт

Современная русская и зарубежная проза
Секрет каллиграфа
Секрет каллиграфа

Есть истории, подобные маленькому зернышку, из которого вырастает огромное дерево с причудливо переплетенными ветвями, напоминающими арабскую вязь.Каллиграфия — божественный дар, но это искусство смиренных. Лишь перед кроткими отворяются врата ее последней тайны.Эта история о знаменитом каллиграфе, который считал, что каллиграфия есть искусство запечатлеть радость жизни лишь черной и белой краской, создать ее образ на чистом листе бумаги. О богатом и развратном клиенте знаменитого каллиграфа. О Нуре, чья жизнь от невыносимого одиночества пропиталась горечью. Об ученике каллиграфа, для которого любовь всегда была религией и верой.Но любовь — двуликая богиня. Она освобождает и порабощает одновременно. Для каллиграфа божество — это буква, и ради нее стоит пожертвовать любовью. Для богача Назри любовь — лишь служанка для удовлетворения его прихотей. Для Нуры, жены каллиграфа, любовь помогает разрушить все преграды и дарит освобождение. А Салман, ученик каллиграфа, по велению души следует за любовью, куда бы ни шел ее караван.Впервые на русском языке!

Рафик Шами

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Пир Джона Сатурналла
Пир Джона Сатурналла

Первый за двенадцать лет роман от автора знаменитых интеллектуальных бестселлеров «Словарь Ламприера», «Носорог для Папы Римского» и «В обличье вепря» — впервые на русском!Эта книга — подлинный пир для чувств, не историческая реконструкция, но живое чудо, яркостью описаний не уступающее «Парфюмеру» Патрика Зюскинда. Это история сироты, который поступает в услужение на кухню в огромной древней усадьбе, а затем становится самым знаменитым поваром своего времени. Это разворачивающаяся в тени древней легенды история невозможной любви, над которой не властны сословные различия, война или революция. Ведь первое задание, которое получает Джон Сатурналл, не поваренок, но уже повар, кажется совершенно невыполнимым: проявив чудеса кулинарного искусства, заставить леди Лукрецию прекратить голодовку…

Лоуренс Норфолк

Проза / Историческая проза

Похожие книги

1. Щит и меч. Книга первая
1. Щит и меч. Книга первая

В канун Отечественной войны советский разведчик Александр Белов пересекает не только географическую границу между двумя странами, но и тот незримый рубеж, который отделял мир социализма от фашистской Третьей империи. Советский человек должен был стать немцем Иоганном Вайсом. И не простым немцем. По долгу службы Белову пришлось принять облик врага своей родины, и образ жизни его и образ его мыслей внешне ничем уже не должны были отличаться от образа жизни и от морали мелких и крупных хищников гитлеровского рейха. Это было тяжким испытанием для Александра Белова, но с испытанием этим он сумел справиться, и в своем продвижении к источникам информации, имеющим важное значение для его родины, Вайс-Белов сумел пройти через все слои нацистского общества.«Щит и меч» — своеобразное произведение. Это и социальный роман и роман психологический, построенный на остром сюжете, на глубоко драматичных коллизиях, которые определяются острейшими противоречиями двух антагонистических миров.

Вадим Кожевников , Вадим Михайлович Кожевников

Детективы / Исторический детектив / Шпионский детектив / Проза / Проза о войне
Великий перелом
Великий перелом

Наш современник, попавший после смерти в тело Михаила Фрунзе, продолжает крутится в 1920-х годах. Пытаясь выжить, удержать власть и, что намного важнее, развернуть Союз на новый, куда более гармоничный и сбалансированный путь.Но не все так просто.Врагов много. И многим из них он – как кость в горле. Причем врагов не только внешних, но и внутренних. Ведь в годы революции с общественного дна поднялось очень много всяких «осадков» и «подонков». И наркому придется с ними столкнуться.Справится ли он? Выживет ли? Сумеет ли переломить крайне губительные тренды Союза? Губительные прежде всего для самих себя. Как, впрочем, и обычно. Ибо, как гласит древняя мудрость, настоящий твой противник всегда скрывается в зеркале…

Гарри Норман Тертлдав , Гарри Тертлдав , Дмитрий Шидловский , Михаил Алексеевич Ланцов

Фантастика / Проза / Альтернативная история / Боевая фантастика / Военная проза