Читаем Пир Джона Сатурналла полностью

Овеянные меланхолией черты, аккуратно подстриженная бородка. Теперь понятно, почему лицо домашнего клерка, встреченного накануне вечером, показалось Джону знакомым. Он видел его в первый день своего пребывания в усадьбе, на картинке в новостном листке, купленном Беном Мартином. Теперь вчерашний клерк-заика, наряженный в дублет из блестящего черного шелка и черную бархатную шляпу с двумя пышными перьями, внимательно разглядывал Джона со своего места в центре «высокого» стола. В одной руке король вертел ложку, пальцами другой постукивал по краю большого круглого блюда с надъеденным «Танталовым прудом».

— Вот п-повар, который никогда не п-плошает, — иронично произнес он.

Придворные захихикали. Поднимаясь по ступенькам следом за сэром Филемоном, Джон вспомнил свои слова, сказанные вчера вечером. Ну почему он просто не выдворил прочь незваных гостей, без лишних разговоров? С одной стороны от его величества развалился раскрасневшийся Пирс Кэллок, положив локоть на стол между серебряными тарелками. С другой стороны сидели две женщины в богатых шелках и сверкающих ожерельях. Одна из них была в диадеме. Другая, с густо напудренным лицом и черными волосами, уложенными в замысловатую прическу, больше походила на фарфоровую куклу. На неестественно белом лице резко выделялись темные глаза и черная мушка, украшавшая щеку. Платье из серебристо-голубого шелка свободно болталось на худых плечах. Опускаясь на колени, Джон внезапно понял, что кукла эта не кто иная, как Лукреция.

— Итак, мастер Сатурналл, ты д-достаточно искусен, чтобы стряпать для короля?

За столом опять пробежал смешок.

— Ваше величество, я допустил ошибку…

Король опять постучал пальцами по краю блюда:

— Неужели? А по-моему, ошибку д-допустил я, попробовав эту… соляную копь.

Хихиканье переросло в смех. Пирс разразился грубым хохотом. Украдкой глянув сквозь опущенные ресницы, Джон увидел, что даже сэр Уильям улыбается. Среди людей, сидящих за «высоким» столом, одна только Лукреция хранила безразличный вид. Джон почувствовал, как у него запылали щеки.

— Да, у тебя есть все п-причины краснеть, — продолжал король. — Но как ты п-посоветуешь мне поступить? П-подними глаза, мастер Сатурналл.

Смех за столом стал неуверенным, а потом, когда король подался вперед, и вовсе стих. Джон медленно вскинул взгляд.

— Молчишь? Или ты тоже набрал в рот воды из этого соленого моря?

Соленое море. Джон лихорадочно порылся в памяти. Что там говорила матушка, когда они стояли вместе высоко на склоне долины, глядя на болотистые пустоши Равнин? Сверху вода соленая, а внизу пресная…

— Тебе нечего сказать, мастер Сатурналл?

Король поднял ладонь, требуя тишины. В памяти Джона прозвучали слова, произнесенные этим человеком вчера вечером, а потом он услышал собственный голос, громко повторяющий их:

— Окуните ложку глубже, ваше величество.

У ближайших к нему придворных отпала челюсть. Брови Пирса взметнулись вверх. Но слова уже вылетели — и после них наступила такая тишина, что Джону показалось, все до единого мужчины и женщины в зале должны слышать тяжкое биение его сердца. Король опять подался вперед, темнея лицом:

— Что?

— Я хочу лишь спросить, ваше величество, какая сладость может скрываться под горькой коркой?

Придворные оцепенели от ужаса. Пирс весь обратился в зрение и слух. Королева казалась слегка удивленной. Лукреция тоже смотрела на него, но с непроницаемым выражением. Глаза короля сузились. Вовсе они не печальные, увидел Джон, а острые и цепкие. Мужчина взглянул на десерт и оставленную в нем ложку:

— Окунуть глубже, говоришь?

Джон смотрел, как он погружает серебряный прибор глубоко в «пруд» и извлекает из янтарных недр ломтик прозрачного желе. Король открыл рот, потом закрыл и принялся жевать, размазывая языком желе во рту. С ничего не выражающим лицом. Наконец он проглотил. Джон ждал, не сводя с него глаз. Король приподнял бровь. Потом поджал губы. Потом расплылся в довольной улыбке:

— Под горечью и впрямь кроется сладость.

Он повернулся к своей супруге, и та ласково улыбнулась. Придворные вскинули руки от радости, кто-то захлопал в ладоши. Джону почудилось, будто во взгляде Лукреции мелькнуло одобрение. Король повернулся к хозяину дома:

— Сэр Уильям, нельзя ли мне взять во временное пользование вашего повара? У меня есть для него задание.

Получив позволение хозяина, его величество подал знак:

— П-подойди и сядь рядом со мной, Джон Сатурналл.

Джон встал с колен. Глаза короля, королевы, придворных, сэра Уильяма и высших служащих домохозяйства следили за ним, пока он шел вдоль стола. Сэр Кенелм на голову возвышался над всеми.

— Поживее, мастер Сатурналл, — бросил великан. — Иначе он забудет, зачем тебя звал.

Остальные придворные неодобрительно хмурились и качали головами. Епископ Каррборо, сидевший рядом с сэром Кенелмом, махнул мясистой рукой с аметистовым перстнем, подгоняя Джона. Далее размещались леди Каролина и краснолицый сэр Гектор. Ее величество слабо кивнула юноше, но Лукреция неподвижно смотрела прямо перед собой. Стоявший за королем слуга держал в руках табурет.

Перейти на страницу:

Все книги серии Иностранная литература. Современная классика

Время зверинца
Время зверинца

Впервые на русском — новейший роман недавнего лауреата Букеровской премии, видного британского писателя и колумниста, популярного телеведущего. Среди многочисленных наград Джейкобсона — премия имени Вудхауза, присуждаемая за лучшее юмористическое произведение; когда же критики называли его «английским Филипом Ротом», он отвечал: «Нет, я еврейская Джейн Остин». Итак, познакомьтесь с Гаем Эйблманом. Он без памяти влюблен в свою жену Ванессу, темпераментную рыжеволосую красавицу, но также испытывает глубокие чувства к ее эффектной матери, Поппи. Ванесса и Поппи не похожи на дочь с матерью — скорее уж на сестер. Они беспощадно смущают покой Гая, вдохновляя его на сотни рискованных историй, но мешая зафиксировать их на бумаге. Ведь Гай — писатель, автор культового романа «Мартышкин блуд». Писатель в мире, в котором привычка читать отмирает, издатели кончают с собой, а литературные агенты прячутся от своих же клиентов. Но даже если, как говорят, литература мертва, страсть жива как никогда — и Гай сполна познает ее цену…

Говард Джейкобсон

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Последний самурай
Последний самурай

Первый великий роман нового века — в великолепном новом переводе. Самый неожиданный в истории современного книгоиздания международный бестселлер, переведенный на десятки языков.Сибилла — мать-одиночка; все в ее роду были нереализовавшимися гениями. У Сибиллы крайне своеобразный подход к воспитанию сына, Людо: в три года он с ее помощью начинает осваивать пианино, а в четыре — греческий язык, и вот уже он читает Гомера, наматывая бесконечные круги по Кольцевой линии лондонского метрополитена. Ребенку, растущему без отца, необходим какой-нибудь образец мужского пола для подражания, а лучше сразу несколько, — и вот Людо раз за разом пересматривает «Семь самураев», примеряя эпизоды шедевра Куросавы на различные ситуации собственной жизни. Пока Сибилла, чтобы свести концы с концами, перепечатывает старые выпуски «Ежемесячника свиноводов», или «Справочника по разведению горностаев», или «Мелоди мейкера», Людо осваивает иврит, арабский и японский, а также аэродинамику, физику твердого тела и повадки съедобных насекомых. Все это может пригодиться, если только Людо убедит мать: он достаточно повзрослел, чтобы узнать имя своего отца…

Хелен Девитт

Современная русская и зарубежная проза
Секрет каллиграфа
Секрет каллиграфа

Есть истории, подобные маленькому зернышку, из которого вырастает огромное дерево с причудливо переплетенными ветвями, напоминающими арабскую вязь.Каллиграфия — божественный дар, но это искусство смиренных. Лишь перед кроткими отворяются врата ее последней тайны.Эта история о знаменитом каллиграфе, который считал, что каллиграфия есть искусство запечатлеть радость жизни лишь черной и белой краской, создать ее образ на чистом листе бумаги. О богатом и развратном клиенте знаменитого каллиграфа. О Нуре, чья жизнь от невыносимого одиночества пропиталась горечью. Об ученике каллиграфа, для которого любовь всегда была религией и верой.Но любовь — двуликая богиня. Она освобождает и порабощает одновременно. Для каллиграфа божество — это буква, и ради нее стоит пожертвовать любовью. Для богача Назри любовь — лишь служанка для удовлетворения его прихотей. Для Нуры, жены каллиграфа, любовь помогает разрушить все преграды и дарит освобождение. А Салман, ученик каллиграфа, по велению души следует за любовью, куда бы ни шел ее караван.Впервые на русском языке!

Рафик Шами

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Пир Джона Сатурналла
Пир Джона Сатурналла

Первый за двенадцать лет роман от автора знаменитых интеллектуальных бестселлеров «Словарь Ламприера», «Носорог для Папы Римского» и «В обличье вепря» — впервые на русском!Эта книга — подлинный пир для чувств, не историческая реконструкция, но живое чудо, яркостью описаний не уступающее «Парфюмеру» Патрика Зюскинда. Это история сироты, который поступает в услужение на кухню в огромной древней усадьбе, а затем становится самым знаменитым поваром своего времени. Это разворачивающаяся в тени древней легенды история невозможной любви, над которой не властны сословные различия, война или революция. Ведь первое задание, которое получает Джон Сатурналл, не поваренок, но уже повар, кажется совершенно невыполнимым: проявив чудеса кулинарного искусства, заставить леди Лукрецию прекратить голодовку…

Лоуренс Норфолк

Проза / Историческая проза

Похожие книги

1. Щит и меч. Книга первая
1. Щит и меч. Книга первая

В канун Отечественной войны советский разведчик Александр Белов пересекает не только географическую границу между двумя странами, но и тот незримый рубеж, который отделял мир социализма от фашистской Третьей империи. Советский человек должен был стать немцем Иоганном Вайсом. И не простым немцем. По долгу службы Белову пришлось принять облик врага своей родины, и образ жизни его и образ его мыслей внешне ничем уже не должны были отличаться от образа жизни и от морали мелких и крупных хищников гитлеровского рейха. Это было тяжким испытанием для Александра Белова, но с испытанием этим он сумел справиться, и в своем продвижении к источникам информации, имеющим важное значение для его родины, Вайс-Белов сумел пройти через все слои нацистского общества.«Щит и меч» — своеобразное произведение. Это и социальный роман и роман психологический, построенный на остром сюжете, на глубоко драматичных коллизиях, которые определяются острейшими противоречиями двух антагонистических миров.

Вадим Кожевников , Вадим Михайлович Кожевников

Детективы / Исторический детектив / Шпионский детектив / Проза / Проза о войне
Великий перелом
Великий перелом

Наш современник, попавший после смерти в тело Михаила Фрунзе, продолжает крутится в 1920-х годах. Пытаясь выжить, удержать власть и, что намного важнее, развернуть Союз на новый, куда более гармоничный и сбалансированный путь.Но не все так просто.Врагов много. И многим из них он – как кость в горле. Причем врагов не только внешних, но и внутренних. Ведь в годы революции с общественного дна поднялось очень много всяких «осадков» и «подонков». И наркому придется с ними столкнуться.Справится ли он? Выживет ли? Сумеет ли переломить крайне губительные тренды Союза? Губительные прежде всего для самих себя. Как, впрочем, и обычно. Ибо, как гласит древняя мудрость, настоящий твой противник всегда скрывается в зеркале…

Гарри Норман Тертлдав , Гарри Тертлдав , Дмитрий Шидловский , Михаил Алексеевич Ланцов

Фантастика / Проза / Альтернативная история / Боевая фантастика / Военная проза