Пир плоти

— Ну знаете, — она помотала головой, — мы так не договаривались. — Елена посмотрела на Джонсона, но тот тоже недоуменно хмурился. — В конце концов, нам известно, что ее повесили, выпустили из нее кровь и четвертовали, а также, вероятно, изнасиловали — то ли обычным способом, то ли в извращенной форме. Не важно, в каком порядке. Чего же еще, по-вашему, с ней не сделали?

Неожиданно Айзенменгер начал тихонько смеяться. В контексте всего вышесказанного это выглядело несколько жутковато, — ни дать ни взять, человек внезапно рехнулся. Джонсон уставился на него с ошарашенным видом, да и у Елены глаза полезли на лоб.

Вдруг доктор резко прекратил смеяться и посмотрел на обоих с извиняющейся улыбкой.

— Прошу прощения, — произнес он. — Вы, наверное, решили, что доктор сошел с ума. — Никто не стал ему возражать. — Дело в том, что ни вы, ни все остальные не учли одну вещь.

— Ну и что же это за вещь такая? — спросила Елена усталым тоном.

Улыбаясь еще шире, доктор произнес всего одно слово:

— Некрофилия.

* * *

Елена вышла за водой, чтобы приготовить очередную порцию кофе.

— Вы, должно быть, шутите? — спросил Джонсон.

— Честно говоря, я и сам еще не до конца уверен, — вздохнул Айзенменгер. — Надо просмотреть взятые образцы тканей. Но я, разумеется, не шучу.

Елена вернулась, налила воды в кофеварку и обратилась к Айзенменгеру:

— Джон, расскажете толком, что вы обнаружили и к каким выводам пришли.

Вид у женщины был обеспокоенный и даже расстроенный, словно ей нездоровилось. Айзенменгер улыбнулся Елене, но она не ответила на его улыбку и принялась сосредоточенно просматривать свои записи, словно ее ничто больше не интересовало. Айзенменгер чувствовал себя неловко оттого, что приходилось затрагивать все эти малоприятные подробности, но, в конце концов, такова была его работа. Ирония заключалась в том, что выполнял он ее добровольно и по ее же просьбе.

Только теперь Айзенменгер раскрыл принесенную с собой папку и извлек из нее три экземпляра составленного им накануне заключения об аутопсии. В каждом из этих экземпляров было по четыре страницы, скрепленные вместе.

— Это только предварительное заключение. Окончательное можно будет составить после микроскопического исследования и, как я уже сказал, анализа ДНК. Так что все, что я могу сказать сегодня, — это лишь догадки и предположения.

Доктор вручил обоим по экземпляру.

— Прочтете это потом, когда будет время. А сейчас я изложу самую суть дела. — Он положил свой экземпляр на стол и распластал на нем ладони. — Когда вы вскрываете тело, то прежде всего поражаетесь тому, как красиво и совершенно оно устроено. Легкие заполняют грудную клетку с обеих сторон, охватывая сердце и образуя снизу вогнутую поверхность, к которой прилегает купол диафрагмы. То же самое и в брюшной полости, но ее в основном занимают тонкий и толстый кишечник. Большая часть толстого кишечника располагается на периферии и в задней части полости, где его удерживает мембрана брюшины. В центральной части находится тонкий кишечник. В отличие от толстого, он не закреплен неподвижно, а подвешен на брыжейке, которая соединяет его с задней стенкой брюшной полости, но оставляет ему некоторую свободу перемещения.

— Нужны ли все эти анатомические детали? — спросил Джонсон. Он взглянул на Елену, но не нашел у нее поддержки.

Айзенменгер, не обращая на него внимания, продолжил:

— Чтобы проделать то, что проделали с Никки Экснер, то есть вытащить из тела весь тонкий кишечник и развесить его, как сосиски на веревочке, кому-то пришлось изрядно потрудиться. А для того чтобы это получилось так аккуратно, надо заранее набить на этом руку.

— Этот факт вряд ли может нам помочь, — заметил Джонсон. — Все наши подозреваемые имеют достаточный опыт по этой части.

— Включая вас, — добавила Елена, обращаясь к Айзенменгеру.

Доктор улыбнулся:

— Да, конечно. Нет сомнения, что тут потрудился мастер. Желудок, который представляет собой тонкостенный мешок, наполненный непереваренной пищей и нависающий над кишечником, был не тронут. Печень, также закрывающая часть кишечника, осталась цела.

— И на что это указывает? — спросила Елена. По ее тону трудно было определить, то ли она действительно пытается вникнуть в слова доктора, то ли все эти научные и, с ее точки зрения, бесполезные детали ей уже надоели.

— Я бы сказал, что это указывает на юг, — ответил Айзенменгер и, прежде чем Елена успела взорваться, добавил: — Вы знаете, что с самого начала удивило меня? Матка.

— Ее ведь вырезали? — рассеянно спросил Джонсон, просматривая заключение.

— Да, это и показалось мне самым странным. Природа упрятала этот орган в глубине таза, довольно далеко от тонкого кишечника. Когда вы заняты удалением тонкого кишечника, вы просто не можете случайно прихватить матку. А между тем она была единственным органом, кроме кишечника, который убийца удалил.

Елена вдруг оживилась — ее недомогание как рукой сняло.

— Ее удалили специально? Вы на это намекаете?

— Да, мне так кажется.

— Но зачем? — переспросила она, и тут же догадка осветила ее лицо. — Она была беременна?