Пир попрошаек

– А почему я так долго не приходил в себя? Дракончик ответил несколько неуверенно: «Эйрин… он разлетелся в мелкую пыль… а ты… ты был прямо под ним. Магесса Грантайре сказала, что на тебя повлияла магия. Ну, словно… словно бы обожгла…»

– И что же? Теперь я урод? Кошмарное существо, не похожее на человека? Чудовище, от которого все будут шарахаться в разные стороны?

«Нет, ты не урод!» Фануил, как и всегда, не оценил шутки. Лайам усмехнулся, закрывая глаза. Голова дракончика тоже сама собой опустилась.

Они снова заснули.

В третий раз он пробудился, когда в комнату вошел Геллус – с кувшином для умывания и полотенцем.

– Господин Ренфорд, вы снова с нами!

– Да, и я страшно этому рад, – сказал Лайам и улыбнулся. Он сумел самостоятельно сесть, не потревожив больную ногу.

Слуга приподнял кувшин.

– Я пришел вас помыть. На этот счет магесса Грантайре оставила четкие указания.

– Думаю, я сумею умыться и сам. – Лайам оглядел себя, отметив, что для человека, провалявшегося в постели пять суток, он выглядит поразительно чистым. Льняное белье, приятно холодившее кожу, было свежим, а постель никаких лазаретных запахов не источала. Лайам покраснел, прикинув, какого рода заботы легли на плечи тех, кто взялся за ним ухаживать, но, глянув на старину Геллуса, успокоился.

– Ах, господин Ренфорд, до чего ж вы упрямы… Магесса Грантайре наперед знала, что вы станете возражать, и строго-настрого запретила давать вам волю, – сказал слуга. – Вам нельзя подниматься с постели еще неделю – чтобы сломанная кость хорошенько срослась.

– Чтобы умыться, мне не надо вставать, – невозмутимо парировал Лайам. По его мнению, нога вела себя более чем прилично. Он видел достаточно переломов и знал, что обычным порядком никакая кость не срастется не только за пять, но и за дюжину дней. Пробовать ходить сегодня, конечно, не стоит, даже и с костылем, но кое-какие телодвижения позволить себе можно. А дальше – по состоянию. Все-таки магия – великая вещь! Лайам не сомневался, что Грантайре наложила на его перелом не только лубки, но и какое-нибудь заклятие.

Геллус уперся, и несколько минут они пререкались, пока не договорились, что Лайам свершит омовение сам, но при этом не будет приподниматься.

– А спину и то, что ниже – помоем потом, – сказал слуга, располагая кувшин и полотенце на столике возле кровати. – Я займусь этим лично. Стесняться вам нечего, тут ничего стыдного нет, а сделаю я все хорошо. Магесса Грантайре сама меня этому научила. А сейчас я принесу вам немного перекусить. – И старик вышел не понимая, что только что отыграл у строптивого больного очко. Лайам опять покраснел, смекнув, на ком обучала Геллуса уходу за тяжелоранеными Грантайре.

Впрочем, мысль о еде быстро вытеснила из мозга Лайама все сторонние размышления. Он вдруг осознал, что страшно проголодался, и принялся торопливо снимать рубаху. Омовение – совсем не легкое дело, особенно если стараешься не тревожить больную ногу, и потому, покончив с мытьем, Лайам почувствовал, что сильно устал. Так что поднос, на котором стояли супница, глубокая тарелка и хлеб, появился как раз вовремя.

Лайам накинулся на еду и съел очень много. Ел он тоже самостоятельно, хотя его не раз порывались покормить «с ложечки». И откуда только в старом слуге взялось столь неодолимое желание нянчиться с кем-то?

– Смотри я не пролил ни капли, – сказал наконец Лайам ему в утешение, но Геллус все равно смотрел на него с укоризной. Слуга молча собрал поднос и, уже уходя, соизволил сухо произнести:

– Госпожа Присциан хотела бы вас навестить. Но только в том случае, если вы чувствуете себя достаточно хорошо.

– Я чувствую себя распрекрасно, – поспешил заверить Лайам обидчивого угрюмца. – Пожалуйста, передай госпоже Присциан, что я буду счастлив с ней повидаться.

Госпожа Присциан явно обрадовалась, обнаружив, что самочувствие гостя действительно неплохое. Но все-таки что-то ее беспокоило – почтенная и обычно очень уверенная в себе дама удивленно поглядывала на свои руки, кажется, впервые в жизни не понимая, куда их девать.

Лайам кашлянул, чтобы нарушить воцарившееся после обычных приветствий молчание. Его тоже смутило замешательство почтенной вдовы. Но слова ее только усугубили смущение гостя.

– Господин Ренфорд, примите мои извинения! Я очень надеюсь, что вы простите меня!

Лайам вытаращил глаза.

– Простить вас?.. Но за что?

Пожилая дама всплеснула руками:

– Ну как же!.. Ваша нога… ваша болезнь… и этот ужасный маг… – Лайам не очень-то понял, какого мага имеют в виду, но вдова уточнять не стала. – Мне ведь все рассказали! Я и подумать не могла, насколько опасно дело, в которое я вас втянула. Но того, что произошло, не поправишь, и мне остается лишь смиренно молить о прощении.

В дело Лайам втянул себя сам. А закончил его тем, что арестовал мужа племянницы госпожи Присциан. Так что вопрос, кто и перед кем виноват, решался однозначно и отнюдь не в пользу того, у кого, просили прощения.