Пир попрошаек

Грантайре извела всю третью страницу на то, чтобы объяснить причину «окончательной гибели» Эйрина, но так и не сумела этого сделать. Камень, коснувшийся Эйрина, мог, конечно, выпить весь его дух, но почему приключился взрыв, от которого в склепе пострадали только Эйрин и Лайам, Грантайре не могла разобраться. Однако на этот счет у Лайама имелось свое мнение.

– Если одна жизнь светится как пламя свечи, – стал самодовольно втолковывать он Фануилу, – то несколько жизней, три там или четыре, дадут гораздо больше огня, понимаешь?

Ему представилось голубое сияние, подвластное матушке Джеф.

Дракончик склонил голову набок.

«Вряд ли. Пламя – всего лишь символ».

Лайам отмахнулся от скептического замечания своего фамильяра, поскольку догадка прекрасно все разъясняла. Дух Эйрина и дух, накопленный в камне, соединились, что и породило взрыв.

– Не спорь со мной, – заявил он, усмехаясь. – Больным не перечат!

«Не такой уж ты и больной».

– Больной-больной, – возразил Лайам. – Не сомневайся.

Фануил демонстративно отвернулся, предоставляя хозяину разбираться с письмом в одиночку.

Впрочем, четвертую страницу Лайам одолел без большого труда. Там в сжатой форме и в довольно общих словах описывались события последних пяти дней. Грантайре еще дважды упомянула о пропавших подростках, явно чего-то недоговаривая, черкнула пару строк о том, что лорд Окхэм «признался во всем», но в чем это «во всем», уточнить не удосужилась. Она вообще не считала нужным ничего уточнять.

«Леди Окхэм тяжело все восприняла», «барон Квэтвел уехал домой», «госпожа Присциан – само спокойствие и сама добродетель…»

Лайам начинал злиться. Письмо несло в себе гораздо больше вопросов, чем ответов. Квэтвел уехал, а как же дуэль? Что с Ульдериком и с графиней Пинеллой? И т.д. и т.п. К тому же его расстраивал сам тон письма. Безразлично-приветливый – так пишут шапочному знакомому или дальнему родственнику. Признаться, он втайне рассчитывал на большую задушевность. Ведь был же момент, когда они с ней едва не поцеловались. А Грантайре словно бы совсем позабыла о том. Или неромантические детали ухода за больным человеком отвращают женщину от романтического чувства к нему?

Точно так же, подумалось Лайаму, составляют и какие-нибудь прошения. Высасывают из пальца объемистое обоснование, подкрепляют его кучей маловразумительных фраз и… Что «и» Лайам додумать не успел. В дверь всунулся Геллус и объявил, что пришел эдил.

– Так, – широко улыбаясь, сказал Кессиас и тяжело опустился на стул, стоявший возле кровати. – Что-то, Ренфорд, вы разленились! Полеживаете себе в постельке уже которые сутки, а все из-за чего? Из-за простенького ушиба?

– А когда еще мне представится случай так отдохнуть? И потом, если бы я знал, что перелом ноги на целых пять дней лишит меня вашего общества, я давно бы ее сломал!

Эдил хохотнул, но сразу же стал серьезен.

– Признаться, Ренфорд, я рад, что с вами сейчас все нормально. Еще как рад! Все могло закончиться гораздо печальней.

Лайам не стал говорить, что кое-кто крепок задним умом. Он потряс письмом.

– Грантайре пишет, что Окхэм во всем признался.

Эдил расцвел.

– Истинная правда! Только слово «признался» тут не подходит. Он покаялся, он расписал нам все свои преступления в красках – и его уже повезли в Дипенмур. Впрочем, раскаяние ему вряд ли поможет. Герцог строг, и беднягу, скорее всего, повесят, ведь за ним, кроме кражи, числится еще кое-что.

Странно, но это известие вовсе не порадовало Лайама. Он с удивлением понял, что судьба Окхэма ему не безразлична.

– Камень разрушен, – продолжал эдил. – Но мне кажется, что это даже и к лучшему.

– Разрушен?Грантайре ничего о том не сообщила.

– Камень взорвался сам и разметал Эйрина в пыль. Можете считать тот момент своим вторым рождением, Ренфорд. Вас почти не задело, а от мага клочка не осталось. Но госпожа Присциан держится молодцом. Она славная женщина… не то что другие, – заметил эдил, понижая голос до шепота. – Как, например, леди Окхэм. Лорд мне напоследок шепнул, что ей все было известно. Похоже, всю эту кашу она-то и заварила. Хорошо, что ей вздумалось самой отправиться в Дипенмур, иначе мне пришлось бы приставить к ней часового. Боюсь, после того, как лорда повесят, его супружницу где-нибудь заточат. В какой-нибудь высоченной башне.

Лайам подумал, что жизнь в башне – еще не самое худшее наказание. К этой взбалмошной, себялюбивой красотке он не испытывал ни малейшей симпатии.

– А что с теми подростками, не вернувшимися с маскарада? Грантайре пишет, что Эйрин замешан и тут.

– Так и есть, – сокрушенно вздохнул эдил. – Мы нашли их тела – в старом помойном баке. Честно говоря, мы бы еще долго искали. Один нищий набрел на них и нам подсказал.

Он горестно покачал головой.

– Раны те же, дух высосан. Совсем детишки, им было лет по двенадцать, не больше. Нельзя таких отпускать на ночные гуляния… Но кто же мог знать?..