Пир потаенный [ Пир потаенный. Повелитель деревьев]

Но людоед не бежал с поля боя. Я знал это и ждал его. Даже если лезвие кинжала и пробило дырку в его крошечном мозгу, этого было явно недостаточно, чтобы окончательно вывести его из игры. Тем более, что запах крови, как моей, так и ее собственной, должен был лишь еще более раздразнить хищную рыбу.

И вот акула вновь приближается ко мне, точная и стремительная, будто торпеда. Не менее стремительно я нырнул в глубину, и поверхность воды бесшумно сомкнулась надо мной. Тишина и сумрак этого мира охватили меня со всех сторон. Видимость не превышала одного метра. Стремительная тень, вынырнувшая из опалесцирующей малахитовой бездны, промахнулась самую малость, не учтя, вероятно, скорости моего погружения. Мне удалось вонзить кинжал ей в брюхо. Но лезвие едва успело войти в ее тело на какой-то дюйм, как было вырвано у меня из рук. Это был почти конец. Без кинжала мне не продержаться и секунды. Забыв обо всем, я устремился в глубину вслед за тонущим оружием и успел подхватить его на границе видимости, там, где гасли последние лучи света, пробивающиеся с поверхности.

На фоне светлой пленки, разделяющей два океана, проскользнула белесоватая тень моей убийцы с тянущейся вслед темной полосой крови, преследуемая по пятам другой акулой. Затем их заслонило мутное облако быстро растекающейся крови. Противники схватились насмерть. Я воспользовался этим, чтобы быстрее удалиться как можно дальше, надеясь, что шум подводной схватки и запах крови не соберут акул со всей округи.

Но не успел проплыть я и половину расстояния до берега, как сбоку появились еще три плавника, стремительно плывущих в моем направлении. К счастью, вновь прибывшие, наткнувшись на запах крови, устремились туда, где он был сильнее, в место, где «было погорячее», как выразились бы янки.

* * *

Взрыв самолета произошел несколько минут спустя после наступления полдня. Когда я наконец выбрался на берег, часы показывали, что с того момента едва прошло четверть часа. Падение, моя встреча с акулами и эта линия водной поверхности, на которой я набил все существующие рекорды скорости, полностью лишили меня всех запасов энергии. Пляж я пересекал, шатаясь и спотыкаясь на каждом шагу, мечтая поскорее упасть в тени какой-нибудь растительности. Тысячи чаек, пеликанов и аистов неторопливо взлетали при моем приближении, уступая дорогу и тут же садясь за моей спиной, видимо, чувствуя, что сейчас я не представляю собой для них никакой опасности. Наверняка это были пра-пра-пра… и так далее, внуки птиц моей юности. Лагуна, простиравшаяся когда-то между двумя песчаными косами, исчезла. За прошедшие годы море потрудилось на славу, принеся тонны нового песка, к которому добавились полосы протекающей неподалеку речки, похоронившие над собой лагуну моего детства. С тех пор пляж стал шире, и теперь на добрых две мили выдавался в глубь материка.

Зато джунгли совершенно не изменились. Здесь еще не появлялось ни одно человеческое существо. Надо здесь сказать, что Габон вплоть до наших дней остается одной из наименее населенных стран Африки.

По правде говоря, территория, занимаемая Национальным парком «Малый Лоанго», не заслуживает того, чтобы относить ее к истинным джунглям. Настоящие тропические леса растут на более возвышенных местах вдали от побережья. Вся прибрежная низменность здесь занята густыми зарослями кустарника, кроме того места, где я находился сейчас, где к берегу океана скатывалась гряда округлых холмов. По ним широкой полосой к самому побережью подступал девственный лес, под пологом которого однажды, восемьдесят лет назад, раздался мой первый крик. В то время лес принадлежал исключительно тому племени антропоидов, которое в скором будущем стало и моим. Лес тогда кишел мириадами животных и насекомых, которых я научился понимать, как говорится, с младых ногтей (или когтей?).

В течение часа я восстанавливал силы, прежде чем отправиться в дорогу к старому жилищу моих человеческих родителей, месту моего рождения и первого вторжения Девяти в мою жизнь. В точку отсчета той исключительной судьбы, славные дела которой были запечатлены моим биографом в истинно романтической манере.

В этом месте растительность была именно такой, какой ее представлял себе какой-нибудь цивилизованный гражданин, обосновывая свои представления на совершенно нереальных пейзажах, выдаваемых за истинные джунгли в отвратительных фильмах, снятых обо мне.

Обнажив кинжал, я скользнул в чащу густо переплетенных ветвей низкорослых деревцев и высокого кустарника. Пусть даже это и не было еще тем естественным окружением, к которому я привык, все равно в нем я чувствовал себя в десять раз лучше, чем в Лондоне. В Англии я всегда чувствую себя стесненно, даже в относительно не густо заселенных землях моего имения в Камберленде, где достаточно места, чтобы повернуться, не задев локтем соседа.