Пир стервятников

Я такой невинной никогда не была, думала Серсея. Как же он будет править этой жестокой страной? Мать хотела бы уберечь сына от всякой скверны, королева понимала, что он должен закалиться — иначе Железный Трон растерзает его.

— Сир Попрыгунчик должен научиться защищать свою собственность, — сказала она. — Слабые в этом мире всегда становятся жертвами сильных.

Король поразмыслил, слизывая мед с пальцев.

— Когда сир Лорас вернется, я научусь владеть мечом, копьем и булавой, как он.

— Научишься, но не у сира Лораса, — пообещала Серсея. — Он уже не вернется, Томмен.

— Маргери говорит, что вернется. Мы молимся за него. Просим Матерь его помиловать, а Кузнеца — дать ему сил. Элинор говорит, что это самый трудный бой сира Лораса.

Мать пригладила его золотые кудри, так напоминавшие ей о Джоффе.

— Ты проведешь день с женой и ее кузинами?

— Не сегодня. Маргери сказала, это день поста и очищения.

Поста и очищения? Ах да, канун Девичьего дня… Серсея давно уж и думать о нем забыла. Маргери третий раз замужем, а все еще прикидывается девицей. Вся в белом, она поведет свой курятник в Септу Бейелора, и зажжет высокие белые свечи перед изваянием Девы, и украсит ее шею пергаментными цветами. Не весь, однако, курятник. В Девичий день вдовам, матерям и шлюхам ход в септу заказан, равно как и мужчинам, — нельзя осквернять священные гимны невинности. Только девственницы могут…

— Я сказал что-то не так, матушка?

Серсея поцеловала сына в лоб.

— Ты просто умница, дорогой мой. Беги поиграй с котятами.

Отпустив Томмена, она вызвала к себе Осни Кеттлблэка. Он явился прямо со двора, весь в поту, и успел раздеть ее глазами, пока преклонял колено.

— Встаньте, сир, и сядьте рядом со мной. Вы славно мне послужили однажды, теперь вам предстоит более трудная служба.

— Услуга за услугу, моя королева.

— С этим придется подождать. — Она провела кончиками пальцев по шрамам у него на лице. — Помните шлюху, которая наделила вас ими? Когда вернетесь со Стены, я отдам ее вам, хотите?

— Я хочу только вас.

Правильно отвечаете, сир.

— Для начала вы должны признаться в измене. Грехи, если о них умолчать, загнивают и могут отравить душу. Я знаю, как тяжело вам живется с таким грузом на совести. Давно пора сбросить бремя.

— Бремя? — удивился Осни. — Я ведь говорил Осмунду, что Маргери только дразнится. Никогда не позволяет мне больше, чем…

— Вы защищаете ее, как истинный рыцарь, — перебила Серсея, — но жить нераскаянным грешником рыцарю тоже не подобает. Этой же ночью вы пойдете в Септу Бейелора и обратитесь к верховному септону. Когда грех так черен, только его святейшество в силах избавить человека от адовых мук. Вы расскажете ему, как прелюбодействовали с Маргери и ее кузинами.

— Как, и с кузинами тоже? — заморгал Осни.

— С Меггой и Элинор, но не с Эллой. — Эта черточка сделает весь рассказ более правдоподобным. — Элла плакала и умоляла других не грешить больше.

— Только с Меггой и Элинор? Или с Маргери тоже?

— Ну разумеется. С ней в первую очередь. — Она открыла ему все, что задумала. Он, слушая, медленно проникался и наконец сказал:

— Когда ей отрубят голову, я хочу получить поцелуй, который она мне так и не подарила.

— Целуй ее сколько хочешь.

— А потом что? Стена?

— Ненадолго. Томмен — великодушный король.

Осни поскреб исполосованную шрамами щеку.

— Обычно, когда я лгу, то говорю, что к такой-то женщине даже не прикасался, а она уверяет, что еще как прикасался… но верховному септону мне лгать как-то не приходилось. За это, поди, в преисподнюю посылают — в ту, что похуже.

Королева опешила — она никак не ожидала встретить страх божий в ком-то из Кеттлблэков.

— Ты отказываешься повиноваться мне?

— Нет, не отказываюсь. — Осни потрогал ее золотой локон. — В каждой лжи, говорят, есть доля правды… это ей вкус придает. А вы посылаете меня рассказать, как я спал с королевой…

Серсея едва удержалась от пощечины. Но она зашла слишком далеко, и на кону стоит слишком много. Все, что я делаю, делается ради Томмена… Она взяла руку Осни в свою и поцеловала. Воинская рука, жесткая, мозолистая. У Роберта были такие же руки.

— Никто не сможет сказать, что я сделала из тебя лжеца, — прошептала она, обняв его за шею. — Дай мне час и приходи в мою спальню.

— Мы и без того долго ждали. — Он рванул лиф ее платья, и шелк лопнул с треском, который, как показалось ей, слышала половина Красного Замка. — Снимай остальное, пока я все не порвал. Только корону оставь — очень уж ты мне в ней нравишься.

Принцесса в башне