И тогда Трумпис решил не покидать свой дом. К тому же, другого выхода просто не было. Шли дни, полные страха и тревог. Чем дальше, тем тоскливее… Водоросли, насколько хватало линьего глаза, были завалены землей, дно мелело с каждым днем. Но вот однажды грозный гул прекратился. Землечерпалка подняла якорь и ушла вниз по течению. Лини обследовали свои владения. От них ничего не осталось. Все разрушено, завалено непахучей землей. Никакого корма, никаких сочных подводных растений. Кругом один белый тяжелый песок без запаха и жизни. И, как знать, что сталось бы с семейством линей, если бы не щедрая весна. По весне река Мелсвойи выступила из берегов и широко разлилась. В ледоход стремительное течение расширило заводь, нанесло туда вкусно пахнущего ила. Устлало им все дно. То там, то здесь оставляло течение затонувшие почернелые кусты. Льдины проскребли глубокое русло и снова соединили жилье наших рыб с большой рекой. Дни стали теплее. Трумпис подметил, как из черного ила начали проглядывать зеленые ростки. Сперва робко, а затем, глядь, и зазеленело все дно. Нежная перистолистная трава поднялась, словно рута. А в одном месте расправила над водой свои листья белая лилия. Трумпис и Ауксе рылись в иле, как в щедрых закромах. Маленькие, тупые их рыльца с наслаждением извлекали из ила моллюсков, мелких рачков, личинок, всяких жуков, а когда этот корм им надоедал, они решались побаловать себя молодыми побегами водорослей — нежными, от которых сладко пощипывает внутри. Из большой реки прибыла плотва, красноперка, стайка колюшек. Рыбам понравилась заводь, и они поселились там. Рано по утрам заглядывала сюда по своим разбойным делам щука Жрунья. Ауксе радовалась, что в заводи стало больше жителей, а Трумпис только топорщил усы и молчал. Не нравилась линю толчея, не любил он проводить время в пустой болтовне. Но если Ауксе это по душе — пусть. Хорошему соседу всякий рад. Особенно, когда живешь в тихой заводи и в широкий мир не выглядываешь.
II. ОТЧЕГО СНОВА ВСТРЕВОЖИЛСЯ ТРУМПИС?
В то раннее майское утро солнце все никак не могло прорвать плотную завесу облаков. Была обложена вся восточная сторона неба. День занимался хмурый, теплый и душный. Прибрежный ивняк едва удерживал на своих ветках тяжелую ношу росы. Ветви гнулись прямо до самой воды. Капли росы тихо скатывались в воду, где весело сновали водяные жуки.
Трумпис проснулся рано. Он чувствовал голод. Поплавал вокруг своего жилища — ветвистого затонувшего куста, пощипал молодые водоросли… Остановился и взглянул на свою подругу. Ауксе еще дремала. Она лежала, зарывшись в ил, и, верно, видела во сне что-то очень хорошее — шевелила короткими усиками. Трумпису не хотелось ее будить. Его взгляд словно говорил: «Пусть поспит, понежится». Трумпис любил свою подругу. И она была достойна этого. У нее было круглое плотное тело. Спина — темно-зеленая, бока золоченые, а брюшко беленькое, чуть серебристое. Небольшие красноватые глазки всегда ласково глядели на Трумписа. Тот по своей внешности мало чем отличался от Ауксе — разве что был крупнее да его округлые плавники были длиннее.
Трумпис все еще любовался спящей подругой… Внезапно резкими рывками, будто сильно куда-то спеша, промчалась мимо колюшка, выставив свои три колючки.
«Должно быть, почуяла что-то», — прошептал Трумпис и легонько ткнул круглым носом в бок спящую Ауксе.
Линиха шевельнула хвостом, дрогнули ее плавники.
— Что случилось? — спросила она сонно и зевнула.
— Все рыбы уже уходят. Пора и нам. Надобно проборонить наши холмики. Как знать, что там завелось?
Трумпис каждому закоулку своего жилища дал название. Тут были у линей холмы и овраги, ровные поля и лес перистолистных трав, сад белой лилии и палисадник с зеленой рутой. Трумпис подолгу копошился в своих любимых уголках. Тупой нос его без устали взрыхлял мягкое дно…
— Придумал бы что-нибудь поинтереснее… Надоело, — недовольно выпятила губу Ауксе.
Трумпис так и разинул рот. Что это произошло с его тихой Ауксе? Может, сон дурной привиделся? А может, порчу кто-нибудь навел? Ведь раньше она так никогда не разговаривала. Тем не менее Трумпис мирно ответил:
— Ты голодна, вот и ворчишь. Поплыли.
Однако Ауксе не шевелилась. Трумпис помедлил, шевельнул плавниками. Он знал, что Ауксе носит в себе икринки и что в июне, когда зацветет рожь, она отложит их на нежные листья подводных трав.
— Тебе что, нездоровится? — озабоченно спросил линь. — Болит что-нибудь?
— Я превосходно себя чувствую, — резко ответила Ауксе и внезапно стремительно рванулась вперед, в сторону холмов.
Трумпис растопырил усы и поплыл следом. Рыбы шли, огибая леса густых водорослей, настороженно, внимательно высматривая, не попадется ли что-нибудь съедобное.
— С добрым утром! — вынырнув из зарослей травы, линей приветствовала красноперка. Ее задранный кверху рот был слегка приоткрыт, а оранжевые с красными пятнами глаза с издевкой поглядывали на Ауксе. Красноперка словно говорила: «Проспали, червяки уже все съедены». Ауксе это чуяла, поэтому поплыла дальше, не удостоив рыбешку и взгляда.