Пир в одиночку

С каким нетерпением ждал он, когда придут на их, теперь уже московскую, территорию бульдозеры и подъемные краны! Как вожделенно смотрел, бывая в Москве (теперь уже в их Москве), на строительные площадки! Не тогда ли и решил про себя: пойду в строительный, чему впоследствии и сам удивлялся.

Еще больше удивлялся Петр Дудко. «Ну какой, к черту, ты строитель! Строитель – мужик по натуре, а ты…» – «А я?» – спрашивал Шнуркач, и щека его слегка дергалась.

Петр ласково смотрел на него голубыми глазами, потом переводил взгляд на Тинишина. Тот нехорошо надувался под боксерской грушей, что висела посреди комнаты. Чувствовал: пахнет матом, а мата Боря Тинишин терпеть не мог. Пустив смешок, Петя ударял по струнам.

Но раз Григорий Глебович вынудил-таки ответить. Протянув руку, крепко за гитару взялся. «Нет, ты уж скажи, кто я».

Дудко с веселым любопытством глянул на сжимающие гриф короткие пальцы. Сложив губы трубочкой, некоторое время сидел, размышляя. (Тинишин сопел и ворочался, но Дудко делал вид, что не замечает предупреждающей возни хозяина.) «Хочешь знать, кто ты?» – «Хочу».

Петр протяжно втянул носом воздух, улыбнулся простодушно и сказал: «Князь».

Стало еще тише, даже бдительный Боря Тинишин перестал ворочаться и сопеть. Шнуркач не убирал руку, думал, вместе с ним думали и мы все, а потом все одновременно поняли, как изумительно точно окрестил красавец Петр недомерка Григория.

Познакомились они в институтском вестибюле. Низкорослый косящий слегка малый, его примерно ровесник, подошел и осведомился, не желает ли товарищ зашибить деньжат. Петр тут же принялся засучивать рукава. «Что надо делать?» Ничего особенного, был ответ, всего-навсего сварганить курсовой, плата согласно прейскуранту. «Два выходных – ив кармане месячная стипендия».

Петр, хлопец дотошный, в саперных войсках служил, весело глянул на работодателя, потер щеку ладошкой и осведомился, почему два. Вдруг не успеет за два, вдруг пять потребуется?

«Два, – тихо возразил неизвестный. Тихо и твердо. – Два дня». И сразу ясно стало (Дудко во всяком случае понял), что этот не бросает слов на истер. Раз говорит что-то, то не с кондачка. Все изучил, выверил все и вовсе не к случайному подошел человеку, как могло показаться на первый взгляд. «А не боишься, – пощупал специалист по минам, – что заложу?» И мгновенно получил бесстрашный ответ: «Не боюсь». Бесстрашный, потому что, по существу, это было признание, что не кому-то третьему надо ни чертить и рассчитать курсовой, не чужому дяде, а лично ему, человеку деловому и занятому, обремененному к тому же семьей. (Сестренку воспитывал. Кормил и одевал, проверял уроки и был даже членом родительского комитета, единственный папаша среди дюжины мам.)

Отвага юного прохиндея пришлась по душе саперу. «Как зовут-то тебя? – спросил душевно. – Ты ведь, небось, знаешь меня?» – «Знаю, – признался тот, подумав. – Я про тебя все знаю. – И, еще подумав, протянул руку: – Григорий».

Спустя несколько дней Петр привел нового знакомого в именуемую арбитражем тинишинскую цитадель. Что-то в се-таки он начертил подушкинцу, лист или два, но деньги взять отказался. «Да ты что, парень!» Даже смешно стало, заржал и хлопнул Шнуркача по плечу, но тот, даром что маленький, хоть бы шелохнулся под натренированной рукой волейболиста-разрядника. Только глаза раскосились и заиграли желваки.

Петя, как ни весел был, неудовольствие Григория заметил. «Да ты что, парень!» – повторил, теперь уже удивленно. «Ничего, – произнес референт. (Референтом в то время он уже был.) – Просто мне неприятно». И не стал разжевывать, что именно неприятно ему. Бесцеремонность ли, с какой саданули вдруг (не любил панибратства), отказ ли сапера взять деньги, по праву ему принадлежащие. И, следовательно, уже не принадлежащие Григорию Глебовичу, который на чужое не зарился никогда. Петр шумно перевел дух. «Черт с тобой! Пошли вмажем… Или не пьешь?» – вдруг заподозрил он и даже испугался слегка, но сын алкоголички, подумав, успокоил студента: «Пью. Но мало».

Через час были в арбитраже. Вдвоем вошли, но вдвоем, если о Дудко говорить, он-то уж явно не один был, с новичком, которого и представил торжественно, а вот новичок как-то сам по себе смотрелся, отдельно – волейболист, который был на полторы головы выше его, словно ненадолго – исчез куда-то.

Гость огляделся. (Все остальные были сейчас хозяева.) Все остальные были хозяева, но Шнуркач сразу главного угадал, Тинишина, не спутав его ни с Магаряном, к примеру, ни с К-овым, ни с ясноглазым Лешей по имени Константин. «Занимаетесь?» – кивнул на грушу. Но пнуть не пнул, как все другие, входящие в этот дом, и впоследствии тоже не соблазнился ни разу. «Иногда», – ответил Тинишин, невольно подымаясь навстречу гостю.