В следующую субботу Пако отвез их — всех троих — в собор на машине, а по окончании службы приехал за ними. Собор находился в пяти минутах езды от «Лас Флорес». Это было совсем новое светлое здание в стиле модерн. Привычные колонны внутри отсутствовали. Куполообразный свод был подвешен на цепях к сложной железобетонной конструкции, похожей на портальные краны. Изображения спасителя и святых напоминали современных хиппи. Людей было много. Все в праздничных нарядах — мужчины в черных пиджаках с галстуками и в черных бархатных брюках, расшитых серебром, женщины в светлых платьях и белых кружевных мантильях, прикрепленных к волосам большими черепаховыми гребнями. Большинство пришли семьями, со стайками ребятишек, тоже празднично разодетых, в кружевах, лентах. Старшие дети чинно вели за руки младших. Инге не без удивления насчитала во многих семейных стайках по десять-двенадцать ребятишек; старшим было лет тринадцать-четырнадцать, самых младших везли в колясках или несли на руках.
Служба почти не отличалась от европейской: латинские слова молитв, которые нараспев повторяли прихожане, детский хор, торжественные звуки органа. Проповедь пожилой священник читал по-испански. Инге поняла не все, — познания в испанском были еще недостаточными. Ее поразило, с каким вниманием слушали проповедь прихожане. Собор был полон — ни одного свободного места на скамьях. В боковых притворах и у выхода люди стояли плотной массой. Тишина царила абсолютная. Не слышно ни покашливания, ни шелеста одежды. Лишь в открытые настежь двери с площади изредка доносился шорох проезжающих машин. Голос проповедника звучал глуховато, но отчетливо. Он говорил о доброте, которая должна противостоять злу, о справедливости, о помощи бедным… Потом вдруг заговорил о мире, о том, что мир на Земле должен быть сохранен, что обязанность всех людей — бороться за мир. Затем он перешел к Кубе. Инге поняла только, что в чем-то следует брать с Кубы пример… В чем? Она хотела спросить у Мариэли. Молодая индианка слушала проповедника с таким вниманием и благоговением, что Инге не решилась отвлекать ее. В конце проповеди священник обратился к прихожанам с просьбой помочь — кто сколько может — походу мира, который состоится весной. Участники похода понесут петицию мира, подписанную миллионами мексиканцев, в Вашингтон. Голос проповедника смолк, и сразу все зашевелились, заговорили шепотом. Послышался звон монет. Соборные служки в черно-белых одеяниях протискивались среди прихожан, держа в руках большие блестящие блюда. На блюда падали серебряные монеты, медная мелочь, бумажные купюры в несколько песо. Пожилая женщина отколола и положила на блюдо большую серебряную брошь. Мариана и Мариэля тоже опустили серебряные монетки. У Инге мелочи не оказалось. В сумочке у нее были только зеленые десятидолларовые бумажки. Она заколебалась… Никто не бросал на блюдо долларов. Служка на мгновение задержался перед нею, женщина справа уже протягивала руку с монетой. Инге все-таки решилась. Закусив губу, она быстро открыла сумочку и положила на блюдо десять долларов. Вокруг словно возник вакуум. Стало очень тихо. Соседи отстранились, а женщина справа отдернула руку с монетой. Служка замер и поднял на Инге удивленные глаза. Инге, почему-то очень испугавшись, тоже глядела на него. Кругом молчали.
— Может быть, сеньора… то есть сеньорина, — поправился служка, — желает взять сдачи?
— Нет-нет, — замотала головой Инге.
— Но это… очень много, — тихо сказал служка. — Хотите, я вам отсчитаю песо за… ну хотя бы за пять долларов.
— Да нет же, — прошептала Инге, готовая расплакаться.
— Сеньорина — американка?
— Нет… Из Дании…
— О, danesa.[12]
— Глаза служки вдруг потеплели. — Спасибо, сеньорина.Он поклонился Инге и двинулся дальше.
И вакуум сразу исчез. Вокруг заулыбались, повторяя: «Danesa, danesa», а какая-то красивая полная мексиканка, протиснувшись к Инге, обняла ее и расцеловала, твердя со смехом:
— Bonita danesa — si, yankee — no…[13]
Ха-ха!Лишь Мариана и Мариэля сохраняли полнейшую невозмутимость и не разжали губ. Впрочем, садясь в машину, Мариана пробормотала что-то о гордыне и сорении деньгами. Инге приняла ее слова за намек. Поэтому после обеда объявила старухе, что хочет платить за пребывание в «Лас Флорес» и за еду. Мариана отрицательно качнула седой головой, а Мариэля бесстрастно пояснила, что «за все» заплачено «хозяином».