Пир во время чумы

— Если опер заботится, жди беды. — Сторож стоял, широко расставив ноги, не шелохнулся.

— Ты в своем доме, я у тебя в гостях. Зайдем, мне зябко с непривычки.

— Зайдем, — равнодушно согласился Федор, сгреб кучу листвы поплотнее, воткнул в нее грабли, зашагал к своему жилью.

Лицо у сторожа что печеное яблоко, потому смотрелся он лет на шестьдесят, но взгляд и походка выдавали в нем человека нестарого и физически крепкого.

В красном углу неожиданно просторной комнаты висела икона, и сыщик быстро перекрестился.

— Верующий? — насмешливо спросил Федор.

— Не знаю, но крещеный точно. — Сыщик выложил на стол четвертинку и шмат сала.

— Покупаешь? — Сторож смахнул рукавом со скамьи невидимую пыль.

— Купить можно то, что продается. — Сыщик сел за стол, ловко откупорил четвертинку, плеснул в подставленные хозяином стаканы, достал из кармана складной нож, полоснул розовое сало. — У меня к тебе никакого дела нет. С тобой мой бугор покалякать хочет. Он человека одного ищет. Ну, будем! — Не чокаясь, проглотил водку, взял кусок сала.

— Давно натурального не употреблял. — Сторож тоже выпил, закусил, аккуратно вытер губы. — И надолго прибыли?

— Точно не знаю, думаю, дня на два. — Гуров долил из чекушки, огляделся. — Чисто у тебя. Один живешь или приходящую деваху имеешь?

— Заглядывает одна, да я и сам с руками, как из зоны вышел, тихо живу, аккуратно. Ты большой начальник?

Гуров рассмеялся, указал на телевизор:

— Большие там, мой командир не большой, однако начальник, а я, ты верно определил, простой опер.

— Виски серебрит, а ты все бегаешь, не надоело?

Гуров не ответил, заглянул в стакан, кивнул и выпил.

— Тебя полковник зайти просит, а я тут пока подежурю. Лады? — Гуров вытащил из кармана мятую газету.

Сторож допил свою порцию, задумчиво пожевал губами, отер бисеринки пота со лба.

— Полковник. Из самой Москвы. Требуется честь оказать. На территорию никого не пускай, да я из окна увижу, сам выйду. К телефону не подходи, решат, я во дворе, перезвонят.

Гуров проводил сторожа на крыльцо, подышал, наслаждаясь запахом прелой листвы и земли, вернулся в комнату и сразу набрал номер Колесникова, бывшего директора цирка, общего любимца и известного сладкоежки. Три года назад Капитан держал маленькую пекарню, изготавливал торты, знаменитые во всей округе. Как-то все сейчас? Шли длинные гудки, наконец ответил слабый, как показалось сыщику, женский голос:

— Слушаю.

— Здравствуйте. Алексея Ивановича можно попросить? — спросил Гуров.

— А на кой черт он вам нужен? — Голос погрубел и обозначился как явно мужской, но никак не капитанский бас.

Сыщик уже понимал, что говорит с Колесниковым, который с момента их последней встречи стал другим человеком.

— Леша, привет, Гуров говорит! — громко сказал сыщик.

— Зачем? — Сыщику показалось, что некогда здоровенный мужик всхлипнул, затем набрал воздуха и почти нормальным голосом закричал: — На хер ты приехал? Мотай отсюда, покуда жив!

— Разберемся, Леха. Сильвер, Классик живы? — спросил Гуров.

— Утром были живые, сейчас — не знаю.

— Адрес у них прежний? — спросил сыщик.

— Вроде так. — Голос у Колесникова снова упал.

— Дерись, Лешка, завтра зайду, — сказал Гуров и положил трубку.

Затем он набрал номер Сильвера. Хромой жил в одном доме с бывшим коверным и имел с ним общий телефон.

— Ну? — сразу ответил хрипловатый голос Сильвера. — Чего надо?

— Здравствуй, Саша. Гуров говорит.

— Мать твою! Живой! А мы тебя прошлым годом схоронили. Когда прибыл, зачем? — У Сильвера был прежний напористый голос.

— Сегодня. Я к тебе через час заеду. Можно? — Гуров даже затаил дыхание.

— Валяй, коли такой смелый. — Сильвер даже хохотнул. — Сейчас Классика разбужу. Он умрет от радости. Николай единственный, кто не верил, что тебя шлепнули, все говорил...

— Хорошо, хорошо, он мне все сам скажет. — Гуров протер носовым платком трубку, положил на место, вышел на крыльцо.

Хозяин сторожки шагал не торопясь, был задумчив, увидев Гурова, качнулся — только тогда сыщик понял, что мужик сильно пьян, Стас явно перестарался. Гуров помог ему подняться на крыльцо, уложил на печку и вышел на воздух. В доме Станислав уже убирал со стола, а майор крепко спал в другой комнате.