Пир во время чумы: повести

— Зачем обеспокоились, Сапсан, я бы и сам хрусты принес. Чего я, малолетка, не понимаю, что такие деньжищи не для меня? — Он выложил завернутую в тряпицу пачку долларов.

Мефодий лишь глазом зыркнул, достал из-под куртки литровку самогона, круг колбасы, взял с серванта стаканы, один наполнил до краев, другой лишь наполовину, глянул на Юрка, кивнул:

— Пей, разрешаю.

Юрок едва край стакана не откусил, выпил, дрожь унял.

— Ты башку-то не потеряешь? — Мефодий сунул в сухие губы изгрызенный мундштук трубки.

— Как можно, Сапсан, не малое дитя, большое дело доверили, такие деньжищи отвалили.

— Тебе бы храбрости чуток, — молвил Мефодий.

— С детства маюсь, и в кого я таким бздуном уродился? — Юрок тяжко вздохнул: — Разреши, — и указал на бутылку.

— Смотри, у меня к тебе базар есть. Окосеешь — деньги заберу и тут закопаю. — Мефодий сам волновался, набил трубку.

— Понимаем, мне два стакана в самый раз будет. — Юрок налил, выпил, заел колбасой. — Говори, умру, но сделаю.

— В твоем деле самое простое — это умереть. Что плюнуть. Но я на тебя поставил, и Акула тоже. Чуешь?

Юрок напружинил грудь.

— Режьте, не подведу.

— Ты понимаешь, что вас обоих на верную смерть посылают? — спросил Мефодий.

— Допер уже, потому и дрожу. Таким малявкам огромадные деньги даже в гроб не кладут.

— Выполнишь, что я велю, — живым вернешься, и деньги твои никто не тронет, будешь жить спокойно. Это я тебе обещаю. Знаешь, вор в законе словами не бросается.

— Знаю. — Самогон уже достал парня, он осмелел. — Только, Сапсан, тебе не по чину со мной дело иметь. Извини.

— Так карта легла. В Москве вам велят кого-то замочить. Какого дня — не скажу, может, суток несколько обождать придется, но после вы долго не проживете.

— Это я уже скумекал, — ответил Юрок. — Откажешься — здесь замочат. Верняк. Куда деваться, Сапсан?

— Меня слушать. Вас встретят, доставят на хату и сразу повезут на место. Но дела раньше вечера не будет. Ты скажешь, мол, охота тебе Москву посмотреть, главную улицу увидеть. Тебе ответят, мол, после дела и посмотришь. А ты скажешь, после такого дела легко в ящик сыграть, и стой на своем. Скажи, что такова твоя последняя воля, а если нет, так ты в отказ идешь. Спорить с тобой не станут и повезут по Тверской.

— Я улицу Горького знаю, бывал, — с гордостью сказал Юрок.

— Молодец. Тогда ты и Центральный телеграф знаешь.

— А то? Я там раз с бабой встречался.

— Еще лучше. Скажешь, что хочешь матери пять тысяч послать.

— А коли не позволят? — спросил Юрок.

— А кто не позволит, ты тому в харю. У них тогда выбора не будет, разрешат. Но с тобой на телеграф пойдут двое, ты заранее на пачке «Беломора» — ты ведь его куришь? — напишешь адрес и время операции. Когда войдешь в зал, иди к окошкам, где написано «Прием переводов». Увидишь высокого малого в темных очках, он будет деньги считать, толкнешь его и сунешь в карман куртки свой «Беломор». Имей в другом кармане вторую пачку.

— Для хитрых, — усмехнулся Юрок.

Мефодий посмотрел на него одобрительно.

— Цельная операция, — пробормотал Юрок.

— Еще не цельная. Вечером вас повезут на улицу или в переулок, где должна быть мочиловка, покажут место, где вас будет ждать машина. Она не у подъезда будет стоять, а метрах в ста, может, ближе. Ваше дело телячье, кого покажут, того и замочите, а когда вы из подъезда выскочите, там другая машина будет стоять, вы как бы со страху в нее и сядете. Если кто мешать станет — мочите. В той машине ваше спасение.

— Могут приказать стволы бросить, — рассудил Юрок.

Мефодий согласно кивнул.

— Обязательно. Когда у вас стволы в руках, вы хозяева. Без стволов вас в машину не пустят, она уйдет, уйдет и ваше спасение.

— А водилу в той машине нам слушать? — спросил Юрок. — Может, он скурвится?

— Он не скурвится. Когда ты его увидишь, не обмочись. — Мефодий взял со стола завернутые в тряпицу деньги, сунул в карман. — Вернешься — получишь.

Когда Мефодий снова явился к Николаю, то застал там троих его охранников, еще троих «быков» из враждующей группировки и самого Кастро, прозванного так за окладистую черную бороду. Николай в одних плавках лежал на тахте. Настя, обливаясь потом, массировала мускулистое тело хозяина.

Увидев вора в законе, бандиты сели пристойно, Кастро убрал ноги со стула и, чуть замешкавшись, сказал:

— Добрый вечер, Мефодий, вот зашли взглянуть на болящего, узнать, не надо ли чего, ведь свои люди.

— У меня такой свой человек грязный половик украл, — пробасила из угла Варвара, где стояла, опираясь на ухват.

Кастро ничего не ответил. Мефодий на гостей не взглянул, взял за ухо старшего охранника, резко крутанул.

— Хорошо заплатили, сучонок? Почему чужие люди глухой ночью в доме?

— Виноват. Серого, что на стреме стоял, оглушили, а нас спящих взяли, — простонал охранник. — Отпусти, больно!