Пирамида. Т.1

— Так вот, дружок, стыдно распускаться в такое время, когда такие вещи. Гимнастика, холодные обтирания... Ну, разумеется, и воздержание в известном смысле. В ссылках да тюремных отсидках наш брат только тем и спасался... Да еще морошка, не оцененный доселе северный ананас: о нем специально в манускрипте поминаю. Я и сам нет-нет да к чему нибудь руку и приложу: собираю материалы прошлого, у пионеров шефствую, вечера воспоминаний в клубах провожу. Не все же нам, заслуженному старичью, по поликлиникам слоняться да в праздничных президиумах заседать. Но сверх того пишу толстый труд в историческом разрезе, где подвожу итоги многолетних наблюдений. По некоторым отзывам интересно получается, хотя ученого звания не сподоблен, да и сам не добиваюсь. Профессора то нынче сам знаешь кто, чужих к пирогу не подпускают. А пора бы их анкетки с лупой полистать, что за народ там подобрался! Но главнее всего унынью, ущербному настроенью не поддаваться. Настанет срок, и великий вихрь сметет всякое сопротивление со своего пути, как сказал... ну, как его? — и обеими руками изобразил уйму волос на голове. — Да что же мы, братец, стоя-то разговариваем, будто незнакомые. Пора и сесть...

— Постойте-ка... — поежился племянник. — Как же вы так, не списавшись, в такое путешествие пускаетесь? А я вдруг помер, либо в командировку уехал долгосрочную.

— Так я не к тебе и ехал, чудак какой! — резонно парировал тот. — У совхозной бухгалтерши нашей кузен цирюльником работает, в закрытой парикмахерской... Феклистов фамилия. Славная, славная такая женщина, она же и надоумила: смело поезжай... хоть и не родня тебе, но для хорошего человека найдет место коечку поставить. Вот, говорит, и станете вечерами, два хрыча холостых, козла гонять!

— А, вон оно что... — фальшивым тоном примирился племянник и вдруг подмигнул гостю на перевязанный тесьмою чемоданишко под столом и тощую постель в брезентовых ремнях. — Что-то не сходится у вас, дядечка: ехали в одно место, а вещицы в другое привезли?

То была первая, перед схваткой, проба сил, но, видимо, старик заблаговременно изготовился к атакам.

— Ай, — сокрушенно почмокал дядя, — небось в финансовые министры метишь, а сущего пустяка сообразить не можешь. Я к Феклистову с поезда еще в обед прикатил да за целый час так и не достучался... ведь нонче вашего брата чуть не до зорьки на службе держат! А ключи, соседи объяснили, он с собой берет: вот из-за манускрипта и побоялся у чужих людей багаж оставлять. Пока домоуправленье искал, пока что, темнеть стало на дворе. Вот и вздумалось, чем на приступочке в ожиданье сидеть, лучше любимца своего навестить. В преклонном-то возрасте, знаешь, слаще нет, как руки о внучишек погреть: зябнут. Не осуди, мальчик, стариковской слабости моей...

— Напротив, мы очень рады... — смутился фининспектор, приметив у того вполне правдоподобную слезу, и полунамеком справился у жены, покормила ли дорогого гостя с дороги.

— О, такая милая у тебя хозяйка, — тотчас прочел тот их мимические переговоры, — на две недели сыт. И так мы с нею душевно потолковали обо всем...

— Ну, очень, очень хорошо, — снова поднялся племянник, которому не сиделось на стуле. — Тогда давайте сделаем так... Вот жена знаки подает, что детей пора укладывать. А с другой стороны, и перед Феклистовым неловко: верно, заждался, спать не ложится! Вы одевайтесь пока...

— Не заблудиться бы мне в ночном-то городе. Я ведь совсем провинциал стал...

— А я и не отпущу одного: провожу вас до места и вещицы нести помогу. В дороге и побеседуем не спеша, а по возвращенью из деревни, в свободный денек, я вам все новинки столичные покажу. — Сам уже одетый, он глазами велел жене приниматься за малышей, уныло взиравших из угла на суматоху родителей. — Он далеко отсюда квартирует, Феклистов ваш?

— Вот уж и не скажу, совсем бестолковый стал... Ведь где-то и адресок был записан. Куда же я его задевал, бумажный такой, треугольный лоскуток? — затужил гость, и потом начался неторопливый, по всем швам и карманам поиск заведомо не существующей записки, — под столом пошарил, заглянул в кулачки осоловевших малышей, которые зачарованно созерцали сложные, явно на измор рассчитанные дядины манипуляции. — Что же делать-то будем? Убивай наповал меня, племянник: ведь где-то посеял я ее!

— Мне вас убивать незачем, — с неестественной зубовной лаской сказал племянник. — Да и Бог с ней, с бумажкой: дело поправимое... если улицу помните, район или хотя бы номер почтового отделения?

— В том-то и беда моя, дружок, совсем дырявая память стала. Не то Варсонофьевская, не то Вонифатьевская... нет, не то. Одно твердо помнится, на трамвае ехать две ли, три ли остановки, потом сразу направо длиинная улица с башней. Зато самый дом ровно живой перед глазами стоит: тоже многоэтажный, вроде твоего, и не то аптека наискосок, не то булочная... — И уже совсем нахально посмотрел в глаза: хватит или еще добавить.