Пирамиды роста

Запущенная квартира была после барака на Каменоломке дворцом, а теперь казалась стыдной, грязной одеждой, которую она сбросила. Да, всё это было с ней и её семьей, но в этом не виноват никто конкретный, а все понемножку.

Точнее, виноват миропорядок, который Валя частично победила в рамках собственной биографии, и, видимо, небесный диспетчер вытолкнул её на экран рассказывать про эту победу тем, кто не знает, как к ней подступиться.

Обрушившееся в поездке ощущалось неподъёмной тяжестью, но вместе с тяжестью Валя словно обрела несколько важных кусков самой себя, и теперь они болезненно приживались, срастались и заполняли тёмные пустоты.

Словно мыла старое зеркало, и сперва на нём был тёмный слой пыли, потом белые кружева мыльной пены, потом муть и туман, а за ними потихоньку проступало отражение. И, проступив, углублялось до оглушительной резкости.

Мать встретила их с испуганными глазами:

– Сболтнула про покойника, гореть буду в геенне огненной! – и ушла на кухню греметь кастрюлями.

Впрочем, через десять минут уже звала завтракать.

– Под б…ки квартиру сдавала? Ох и паскуда! А бабы-то фабричные смолчали! И ведь сколько им по телефону звонила, ни словечка! – грозила мать кулаком соседке и тем, кто на неё не донёс. – В бога-то, сучки, не веруют, такой грех покрывали!

– Ты эту квартиру, конечно, получила за святость, – съязвила Валя.

– Не твоего ума дело, за что получила! – огрызнулась мать. – Говори, кого видела?

– Всех видела. Нотариуса, твоего ухажёра, видела, сделку оформлял. Что ж ты за него замуж-то не пошла?

– За Борьку? – искренне удивилась мать. – Так он рябой и кривоногий! Кого б я от него родила?

– Эстетка! – расхохоталась Вика.

– От здорового рожать надо. От высокого, красивого, сильного, чтоб работник был, – выдохнула мать как заклинанье.

– Ты меня от высокого, красивого родила, – подхватила Валя. – И что?

– Как что? Как что? – возмутилась мать. – Вся страна теперь любуется!

– Любил тебя нотариус. И до сих пор любит.

– Да что Борька? – вскинула мать голову. – За мной скоко парней увивалось! Я в девках броская была! Не хуже тебя!

– Лучше, ма, лучше! А ты хоть кого-нибудь любила? Хоть какого-нибудь мужика хотела? – в упор спросила Валя.

– Что ж ты при девчонке такое спрашиваешь? – покраснела мать.

– Бабуль, отвечай по уставу, – весело стукнула кулаком по столу Вика.

– Любовь, доча, в кино бывает, а мужиков-сволочей любить не за что. Что отец мать мучил, что Володька меня. А любила я полы намыть, сесть в уголку и вышивать. Никогда не понимала¸ как бабы за мужиками бегают, чтоб ноги раздвигать? Да врут, что приятно!

– И никто в твоём роду никогда никого не любил? – удивилась Валя.

– Мать-то за отца по любви пошла, а как он опоры церковные уволок, любовь-то вся и кончилась. У ней жаба открылась грудная, еле дышит, сердце кое-как стучит, а он нажрётся и бить. Брата моего старшего, Витюшу, споил, сестрёнка утопла, ну, думаю, я следующая… В город сбежала, – вздохнула мать.

– Ну, это я сто раз слышала, а потом? – настойчиво спросила Валя.

– На фабрику пошла, адрес общежития только подружке написала, она и телеграмму отбила, как мать померла. А я уж мастером стала, ткань с завода носила. Приезжаю – отец от самогону никудышный, за могилами ходить некому. С соседкой договорилась, ткани дала. Отец через пару лет по пьяни на вилы напоролся, к матери его подхоронила, а ехать туда – ноги не идут.

– Отец твой верующий был? – спросила Валя.

– Да как все. Как чего надо, сразу к Богу подлизываться.

– Кладбище старое распахали, особняки настроили. Нет бабушкиной могилы! – вздохнула Валя.

– Знаю, говорить тебе не хотела… Ещё говорить не хотела, что бабка Поля за год до смерти могилу там выкопала да вещи деда в ящике похоронила. Крест поставила и дощечку заказала «Алексей Алексеев», хоть он в лагерной тюрьме помер. Начальство на это глаза закрыло, не по закону пустой гроб хоронить. Но все ж они к ней лечиться ходили.

Валя вспомнила оговорку нотариуса «где твои дед с бабкой» и, чтоб не заплакать, поменяла тему:

– У Ленки дяди Колиной девчонка больна. Врача буду искать.

– Ищи, доча! Мы у них в долгу неоплатном. Коля-то отца помнишь как стреножил? С того часа мы с тобой и жить начали! А камень на могиле у отца хороший?

– Хороший. – Вале не хотелось, чтоб мать завязла в разборках по поводу могилы с бывшей соседкой.

– Соседке на гранит денег слала. Там точно гранит? А то ведь она вороватая.

– Точно гранит, хотя и темно было, – ответила Валя, вспоминая грязно-серую пирамиду известняка с похабно раскрашенной фотографией отца.

– Викусь, фотокарточку пирамиды напечатаешь? – напомнила мать. – На стенку повешу.

– Какой ещё пирамиды? – не поняла Вика.

– Камни на могилах у нас так звали.

– Почему «пирамидами»?

– Обычай такой, кто на щебёнке работал или замужем за щебёночными, тому на могилу пирамиду из камня. Коли на хорошем счету – гранитную, коли так себе работал – известняковую.