Валя подумала, что вот по материной линии всё было нормально, пока дед не уволок на сарай опоры церкви. И со стороны отца была любовь, пока красивого усатого деда с выгоревшей фотографии не арестовали, а избитая напуганная бабушка Поля не родила еле живого мальчика.
А потом, сколько ни делала ему отворотов от водки, не помогало. И винила во всём невестку, к которой присох хуже, чем к водке. Зная, что свекровь её не любит, мать не жаловалась бабушке Поле на побои и Вале запрещала.
Но если в трагедии этой семейной ветки виноват Сталин, то ветку материных родителей обломала жадность самого деда. Мать тоже была жадноватой, видно, в него. Это сейчас стала щедрее, видя, как плохо живут вокруг.
Получалось, что Валя начала жизнь по материному сценарию: та прикрывала браком стыд, а она – московскую прописку. С Лебедевым включился сценарий материных родителей, сперва любил, потом запил и ударил.
А Горяев пришёл подарком из прошлого воплощения в Рускеале, когда привезли лечить старого, красивого, богатого, и он звал её жить второй женой. Но там было нельзя, ведь мужчина забирает у колдуньи силу, а здесь разделяли другие многоярусные преграды.
– Спасибо, что сказала, когда я с кладбища звонила, – улучила она момент, зайдя в материну комнату.
– Дура я, доча, язык без костей, – покачала головой мать.
– Мне это важно, иначе ж не понятно, почему всё так было…
– Да как так? Не хуже, чем у людей, доча! Квартира в Москве, зажиточными стали. Ты вон в телевизоре, Викуська и то пригодная! – снова села мать на своего конька.
Валя хотела было встряхнуть её, заставить проговорить вслух правду о своей жизни, но для матери эта правда была даже не болезненна, а смертельна.
Когда легли спать, Вика спросила из своего угла:
– Чё это за байда у вас с пирамидами?
– Что-то вроде профессиональной гордости, – неохотно ответила Валя, и перед глазами снова встала известняковая глыба на могиле отца.
Получалось, что мать задним числом сочинила себе новую биографию, в которой оказалась вдовой мастера щебёночного завода, в красках пересказывала её новым товаркам и даже хотела подтвердить эту новую биографию фотокарточкой гранитной пирамиды, какие завод ставил на могилы ударников коммунистического труда.
Её не смущало ни то, что мужа выгнали со щебёночного завода за пьянку, когда Валя была крошкой, ни то, что продавщицы ближайших киосков и торговки Черёмушкинского рынка плохо разбирались в табеле о могильных рангах отработавших на щебёнке.
Однако небесный диспетчер руками вороватой соседки поставил всё на свои места. И Валя была благодарна за это, потому что гранитная пирамида на могиле отца выглядела бы полным бесстыдством.
– Ты, Вик, в нашей семье младшая, так что запомни: я не хочу быть погребённой под эдакой «пирамидой»! – неожиданно для самой себя сказала Валя.
И не поняла, говорит она о кладбище или о телевидении, ведь жизнь рифмует для непонятливых самые неожиданные вещи.