Пираньи Неаполя

Огни изменили цвет: приобрели фиолетовый оттенок, как и все на свадьбе. Чтобы расправиться с пассажиром, Уайту нужна была помощь, но он взял с собой их троих, а не своих парней из паранцы Капеллони. Почему? Потому что они – мелкие сошки, шушера малолетняя?

– Когда он тебе велел?

– Он сказал: передай от меня привет Пьерино, он лучше всех сегодня спел. Когда его арестовывали, сказал.

– Когда он тебе велел? – повторил Николас. Ответа Уайта он не расслышал.

– Говорю тебе, когда его арестовывали. Давай-ка, помоги мне, нужно убрать эту мерзость. – Кровь, которой пропиталась обшивка потолка, теперь капала вниз, на пустое сиденье. Зубик и Бриато не отпускали рук от ушей, даже когда внедорожник, всхрапнув, выбрался на трассу. Так и сидели всю обратную дорогу до бара. Уайт вел машину все так же уверенно. При этом болтал, не закрывая рта, но мальчишки его не слушали. Он уверял их, что Альваро похоронят как надо, не бросят тело на дороге, а еще, что нужен новый передел, поскольку взяли Копакабану. Нужно придумать, как все перекроить, говорил Уайт. Он все говорил и говорил, даже когда резко тормозил на перекрестке и тело Альваро в багажнике глухо перекатывалось, этот звук на долю секунды перекрывал его голос.

У бара они разошлись, не простившись, сели на мопеды и поехали домой. Николас летел на своем “Беверли”, выжимая максимальную скорость, стараясь ни о чем не думать. Он ехал по разделительной полосе, придерживая одной рукой руль. В другой у него был косяк, который предложил ему Уайт, прежде чем раствориться в ночи. Что-то теперь будет? Дадут ли им толкать “дурь”? И кто? Запах моря долетел до него, и в какой-то момент Николасу захотелось все бросить и пойти искупаться. Но потом желтые глаза светофоров вернули его в действительность, и он лишь поддал газу, проезжая пустынный перекресток. Альваро был ничтожество, он плохо кончил, но вообще-то этого следовало ожидать. Ведь даже Копакабану взяли, как обычного бандита, он особо не сопротивлялся, спрятался за барабанами. Сколько было слов, сколько пыли в глаза! Албания, Бразилия, мешки денег, сумасшедшие свадьбы, а попался, как последний болван, как обычный вор. Нет, Николас не допустил бы этого. Лучше умереть, сопротивляясь. Кажется, татуировка на руке у Дохлой Рыбы – фраза из песни рэпера “50 Cent”: “Get Rich or Die Tryin’”[13].

Николас нажал на педаль газа, теперь дым мопеда перекрыл запахи моря. Он глубоко вздохнул и решил, что для начала нужно обзавестись пистолетом.

Китайский пистолет

Д

охлая Рыба вызвался проведать Копакабану в тюрьме. Накопилось много вопросов, нужно было получить ответы. Чего ждать? Кто займет свободный престол в Форчелле? Николас чувствовал себя, как в детстве, когда прыгал в море со скал на побережье Маппателла. Он знал, что в полете уже не страшно, но перед прыжком ноги дрожали всегда. Вот и сейчас дрожали, но не от страха. От волнения. Он готовился нырнуть в жизнь, о которой всегда мечтал, но прежде должен был получить одобрение Копакабаны.

Когда Дохлая Рыба вернулся из тюрьмы, они встретились в баре. Николас резко оборвал описание комнаты встреч, деревянной стойки и низкой стеклянной перегородки, отделявшей посетителя от заключенного.

– Даже дыхание Копакабаны чувствовал. Помойкой воняет.

Николас хотел услышать слова Копакабаны, точные слова.

– Рыба, что он тебе сказал?

– Я же тебе все объяснил, Мараджа. Нужно набраться терпения. Мы ему как дети. Успокойся.

– А еще что он сказал? – не унимался Николас. Он расхаживал взад и вперед. В баре было пусто, какой-то старичок задремал у игровых автоматов, бармен ушел в кухню.

Дохлая Рыба перевернул бейсболку козырьком назад, будто козырек мешал Николасу понять его.

– Как тебе еще объяснить, Мараджа? Он сидел там и смотрел на меня. Не волнуйтесь, говорит, все в порядке. Сказал, чтоб мне сдохнуть, что позаботится о похоронах Альваро, хороший был человек. Потом встал и сказал, что ключи от Форчеллы в наших руках, какую-то ерунду, в общем.

Николас остановился. Ноги больше не дрожали.

Только Николас и Тукан пошли на похороны Альваро. Кроме них двоих, была старушка, они поняли, что это мать, и какая-то молодая женщина в мини-юбке. На юное двадцатилетнее тело было прикручено лицо, на котором отразились все прошедшие через нее клиенты. Вне всяких сомнений, одна из румынских проституток, которых Копакабана дарил Альваро. Возможно, она всерьез привязалась к нему, иначе не стояла бы сейчас у гроба, сжимая в руках носовой платочек.

– Джован Баттиста, Джован Баттиста, – причитала мать, опираясь на эту женщину. Шлюха, конечно, но ведь испытывала чувства к ее непутевому сыну.

– Джован Баттиста? – переспросил Тукан. – Ничего себе. Имя – говно, и конец у него – говно.

– Это Уайт – говно, – отрезал Николас. В голове у него на секунду объединились две картинки – мозг Альваро, размазанный по стеклу, и эта женщина с крепкими ногами.