Пираньи в шоколаде

Вернувшись к машине, я впустила Мелси на заднее сиденье и медленно, на первой скорости, проехала по трясущимся деревянным мосткам, переброшенным через Рубикон с русским названием Ужорка.

* * *

За распахнутыми воротами усадьбы Светояровых меня встретила окруженная догами тетя Клава. Низенькая, седая, полнотелая, в платочке и длинном, до пола байковом халате она напоминала грустную, постаревшую матрешку.

– Еще раз здравствуйте, – сказала я. – Меня беспокоит Антон, вот я и заехала узнать, как у него дела. Он уже пришел в себя?

– Антоша спит. Лекарство выпил и заснул. Вы заходите, раз уж приехали. Чайку попьем – я как раз пироги испекла, хоть чем-то мальчика порадую. Горе-то такое, подумать страшно! А ведь я говорила Максимушке, и не раз, что нечего в разводить в оранжерее нечисть эту иноземную. То ли дело золотые рыбки – и глазу радость, и опасности никакой.

– Ничего, что я с собакой? В принципе, ее можно и в машине оставить.

– Зачем же скотину томить взаперти? – всплеснула руками тетя Клава. – Пусть с нашими псами побегает. Они добрые, кусаться не будут.

Харлей, Ямаха и Сузуки, совершив необходимый ритуал обнюхивания, приняли Мелси в свою компанию, и собаки стремительно умчались в глубину сада.

Вслед за тетей Клавой я вошла в особняк Макса. Отделанная деревом даже на потолке кухня напоминала гигантскую квадратную сауну. На стенах висели резные деревянные шкафчики по цвету не отличающиеся от декорирующей стены вагонки. В центре возвышался массивный стол из карельской березы, на котором тетя Клава проворно расставила сине-белые гжельские чашки и тарелки с дымящимися пирогами.

– Вы верите, что Макс погиб в результате несчастного случая? – спросила я.

На глаза старушки навернулись слезы.

– Уж не знаю, что и думать. Кому надо было грех смертоубийства на себя брать? Может Максимушка и случайно в воду упал. Не верится мне в это, но ведь несчастье с каждым может случиться. Вот шурин моей троюродной тетки в ванне поскользнулся, головой об кран ударился и шею сломал. И ведь не пьяный был, трезвый, здоровый, как лось. Всяко может быть. И Максимушка мог поскользнуться. Пусть милиция разбирается.

– У Максима были враги?

– Может и были, только я не знаю. Он здесь редко бывал, наездами, в основном в Москве жил или в Одинцово: там у него еще один дом – к Москве поближе. Вот Антоша здесь живет постоянно, а я за ним приглядываю.

– Вы Антона нянчили с самого детства?

Тетя Клава кивнула.

– Я и Максимушку нянчила. Обоих вырастила. Родители у них были люди важные, некогда им было с детьми возиться, вот со мной они и росли.

– У Антона с самого детства была задержка развития?

– Не было у него никакой задержки. Антоша нормальным родился. Говорить начал даже раньше, чем Макс, читать любил, и учился лучше.

– Что же тогда с ним случилось?

Лицо старухи окаменело.

– Заболел он. В одиннадцать лет заболел. Хотя я думаю, не болезнь это вовсе, что бы там врачи ни говорили. Просто Антоша остановился.

– Остановился? – не поняла я. – В каком смысле остановился?

– Ох, – вздохнула тетя Клава. – Даже не знаю, как тебе объяснить. Ну, представь, что осел с поклажей идет по дороге, идет себе, идет, а потом остановится – и хоть убей, а не стронется с места. Или человек – живет себе, живет, а потом говорит – "стоп!" – и пускает себе пулю в лоб. Так и Антон. Почти два года он вообще не разговаривал. Пил, ел, спал, но как бы не жил. А потом заговорил, но уже не менялся – оставался таким же, как был в одиннадцать лет.

– Он остановился просто так, ни с того ни с сего, или причиной стало какое-то событие?

– Я не могу об этом говорить, – покачала головой тетя Клава. – В семье Святояровых об этом не вспоминают.

– Значит, это последствие травматического шока.

Пальцы старухи нервно вцепились в подол халата.

– Не знаю. Врачи что-то такое говорили. Не разбираюсь я в этом, да и не помню ничего – память совсем слабая стала.

– Понимаю. Только один, последний вопрос: к тому, что произошло с Антоном, Максим имел какое-то отношение?

Добродушное лицо тети Клавы перекосилось. В глазах сверкнула бессильная ненависть – то ли ко мне, то ли к мучительным для нее воспоминаниям.

– Не знаю я ничего. Не знаю и не хочу знать. Только не вздумай задавать вопросы Антоше. Ему еще нужно пережить смерть брата. Бедный мальчик! Никого у него не осталось. Кто после моей смерти позаботится о нем?

– А родители Антона?

– Они умерли девять лет назад. Погибли в автомобильной катастрофе.

– Других родственников нет?

– Из близких никого. Да и дальних, по моему, нет, по крайней мере я о них не слышала.

– Значит, все состояние Максима достанется Антону?

– Выходит, так. Вряд ли Максимушка вообще завещание написал – умирать-то он не собирался. До ста лет хотел дожить. Только, как говорится, от смерти не посторонишься.

Дверь кухни тихо скрипнула и отворилась. На пороге стоял Антон – в черной футболке, джинсах и ковбойских сапогах с серебряными кантами на носках.

– Привет, – растерянно сказала я, вставая навстречу ему. – Вот заехала тебя проведать. Как ты?