Пиранья. Бродячее сокровище

– По-моему, вы опять ломаете комедию... кстати, как вас...

– Джонни.

– По последнемупаспорту?

– По святому крещению.

– Да-а?

– Точно, – сказал Мазур веско.

На какое-то время воцарилась тишина. Порой мимо них в ту и в другую сторону пролетали машины со всей здешней лихостью.

– Ну, и что нового вы во мне на сей раз высмотрели? – спросила, наконец, Кристина так, словно искала единственно верный тон.

– Я понял, к какому типу женской красоты вы относитесь.

– Да-а? И к какому же?

– К типу женщин с картин Боттичелли, – сказал Мазур.

И, между прочим, не лукавил душой. Именно такое впечатление у него и создалось. Было в ней что-то от женщин Боттичелли – говоря возвышенно, тот самый налет светлой печали во взоре и всем облике, который Мазур всегда усматривал и в Венере, и в Юдифи, да и в других «Нельзя так открываться, – подумал он. – Это уже не маскас ней говорит, это ты собственными эмоциями и мыслями делишься, а этого категорически нельзя. Мало тебе было Ангелочка и Бриджит? Мало тебе Мэй Лань?»

– Вы продолжаете меня изумлять, Джонни, – сказала Кристина светским тоном. – Кто бы мог подумать, что простой моряк знает о Боттичелли...

– Дорогая сеньорита Кристина, – сказал он злорадно. – Вы, простите, не учитываете специфики моряцкого ремесла и нашей психологии. У моряков в каютах, знаете ли, всегда пришпилены к переборке, гм... не обремененные одеждой дамочки. И это вовсе не обязательно красотки из «Плейбоя». Есть масса репродукций великих картин, которые любой моряк рассматривает с утилитарной точки зрения... Вот и вся разгадка.

– А может, вы себя умышлено огрубляете?

– Вот уж нет, – сказал Мазур. – Честное слово, я простой моряк. Родился в Австралии, служил в армии, потом нанялся на корабль и с тех пор болтаюсь по белу свету... И такая жизнь меня вполне устраивает.

– Что-то вроде хиппи?

– Ничего подобного, – твердо сказал Мазур. – Хиппи – совсем другое. Грязные и ленивые, никчемные бездельники, не способные ни гвоздь вбить, ни починить карбюратор в машине. Я же, не сочтите за похвальбу, многое умею делать. Просто мне нравится именно такая жизнь. Но это ведь отнюдь не значит, что я – тупой и ограниченный?

– Я, кажется, поняла...

– Что именно?

– Штампы, – сказала Кристина. – Устоявшиеся штампы. Вы, когда услышали обо мне, сразу вспомнили один устоявшийся штамп, а я – другой. Отсюда и все недоразумения... Что вы ухмыляетесь?

– Ну, это все же лучше, чем «скотина», – сказал Мазур.

– Значит, мы как-то начали понимать друг друга? И вы не будете больше выдвигать идиотские условия?

– А если все же буду? – сказал Мазур тихо и серьезно, без тени шутливости. – В исследовательских целях, а? Вы ведь ученый, хоть и молодой... Хорошо представляете, что такое исследования. Простите, вы не шутили насчет заднего сиденья. Ох, не шутили... Вы испытывали меня, изучали характер, прикидывали, что я за человек и чего от меня ждать... но вы, пожалуй, все же согласились бы уступить моим грязным домогательствам, а? Отсюда вытекает закономерный вопрос: в какую же это историю вляпалась милая девушка из хорошей семьи, получившая прекрасное воспитание и образование в Штатах? Если она готова стянуть джинсы и датьслучайному охраннику на заднем сиденье, прямо на обочине... Готовы, готовы, не задирайте так носик...

Она ответила откровенным взглядом, в котором причудливо смешались и отчаяние, и неуемная гордыня:

– А вы что, все же готовы воспользоваться тем, что девушке некуда податься?

– Говоря откровенно, я бы взял деньгами, – сказал Мазур. – Неужели вы не видите, что пальцы у меня скрючены алчностью, а глаза сверкают в приступе золотой лихорадки? – он мечтательно произнес: – Я не владею испанским, но знаю уже, как на этом языке звучит «золотая лихорадка»: фебре де оро... Как красиво, певуче и музыкально – фебре де оро... Что в сравнении с этим девушка на заднем сиденье, которая к тому же закрыла глаза от омерзения, стиснула зубы и лежит, как колода... Пусть даже она похожа на женщин с полотен Боттичелли... Алчность мною владеет, милая Кристина...

Ее лицо, как Мазур удовлетворенно отметил, было по-настоящему растерянным:

– Я решительно не могу вас понять... Ясно, что вы со мной играете, как кошка с мышкой, но понять вас не могу...

«Вот и прекрасно, милая, – мысленно воскликнул Мазур, испустив что-то вроде злодейского хохота, опять же мысленно. – Прекрасно просто. Значит, цель достигнута, и заморочил я тебе мозги настолько, что ты еще до-олгонько меня не прокачаешь...»

– И вас это злит? То, что вы не можете понять какого-то плебея?

– К чему эти термины? – отмахнулась она. – Мы живем в двадцатом веке... Но вы меня и в самом деле злите. А вас не злят люди, которых вам никак не удается понять?

– Злят, – сказал Мазур. – Еще как. Вот к этому я и возвращаюсь – к констатации того факта, что мы – в одинаковом положении. Вы не понимаете меня, а я ничего не знаю о вас.

– Поедемте. Нам нужно добраться домой до темноты...

– Как прикажете, – сказал Мазур, включая мотор. – А что, в темноте нам что-то угрожает?

– Не знаю.