Пиранья. Бродячее сокровище

— Кристи, на твоем месте я не верил бы этому старому козлу ни на грош. Чует мое сердце, он тебе не отслюнит ни цента. Обязательно наколет. Еще прикончит, чего доброго, хорошо, если просто оставит на бобах…

Он чувствовал, как девушка напряглась от его бесцеремонных объятий — но из роли она выйти не могла, недавнее шокирующее заявление обязывало… Кристина не шелохнулась. Сказала задумчиво:

— По-моему, ты прав, Джонни… У меня точно такие же впечатления.

— Кристина! — укоризненно воззвал дон Хайме. — Как вы только могли подумать?! Ваш отец был моим другом…

— И как вы с ним поступили?

— Неужели вы подозреваете меня в причастности к этому… инциденту? Могу поспорить, это влияние вашего…

Мазур видел глаза девушки — и, ориентируясь на их выражение, как ни в чем не бывало сказал:

— У меня, конечно, не сыщется столько благородных предков, да и гербов отроду не водилось… И все же, милейший дон Хайме, я, кажется, знаю, каким качеством должен обладать истый идальго… Он должен тонко чувствовать, когда его присутствие становится совершенно неуместным, и ему, пусть мысленно, желают убраться к чертовой матери…

— Молодой человек, этот дом — не ваш…

— Хозяйка присоединяется к мнению гостя, — произнесла Кристина холодно.

Мазур усмехнулся:

— Вы, кажется, имели честь подметить, что в моем облике чего-то недостает? По-моему, в вашем тоже, благородный дон. Вам следует вместо этого галстука повязать пестрый платочек — и вот тогда ничем не будете отличаться от старых педиков из притонов французских кварталов Нового Орлеана…

Какое-то время висело тяжелое молчание.

— Бросьте, — сказал Мазур. — Вы не мифологическое животное василиск, и взглядом убивать определенно не умеете. А если не терпится, мы можем выйти во двор и решить нашу проблему, как кабальеро в старые времена. У вас пистолет в кармане, я и отсюда вижу… Значит, игра будет честная. Полагаю, снизойдете до плебея? Если вам мало словесного оскорбления, я могу и пощечину влепить…

Все-таки великое дело — порода… Дон Хайме, бледный, как полотно — а вот внутри, несомненно, кипящий, как вулкан — произнес с достойной уважения невозмутимостью:

— Оскорбить идальго может только равный, поэтому драться с вами я не буду.

— Да ну, какое тут благородство и фамильная спесь, — сказал Мазур. — Не хотите рисковать, когда на кону такой куш?

— Совершенно верно, — без выражения откликнулся дон Хайме. — В конце концов, это тоже серьезный мотив. Чего ради я должен рисковать, подставляясь под пулю гангстера? Я искренне надеюсь, что у нас будет еще случай встретиться при более благоприятных обстоятельствах… Честь имею откланяться. — Он покосился в сторону. — Обломки моей трости можете взять себе. Рукоять серебряная, и вы сможете выручить за нее долларов десять…

Мазур, подавшись вперед, произнес сквозь зубы:

— Если ты, старая сволочь, не заберешь свои деревяшки, я тебе в спину шарахну без оглядки на традиции…

После недолгого обмена взглядами дон Хайме пожал плечами, с видом непринужденным и не сломленным подобрал обломки трости, вежливо поклонился и направился к выходу упругой походкой хозяина жизни. Спина у него оставалась безукоризненно прямой, голову он держал высоко, и со спины, надо отдать должное, его вполне можно было принять за двадцатилетнего лейтенанта в штатском. Мазур видел в разбитое окно, как благородный дон все той же безукоризненной походочкой шагает к воротам.

— Ты знаешь, я на досуге обожаю пофилософствовать, — сказал он задумчиво. — Как-то вывел для себя определение смертельно опасного врага. По-моему, это тот, кто отвечает трем требованиям: имеет возможность тебя угрохать, желает этого достаточно сильно, и, наконец, настроен решительно. Сдается мне, твой сосед всем трем требованиям отвечает. Не хочу тебя пугать, но очень похоже, он и с тобой больше церемониться не будет. В конце концов, ты не единственная на земле красавица, уж извини.

— Я знаю, — отозвалась Кристина тусклым голосом. — Теперь он и меня прикончит при случае.

— Какого же черта ты ему брякнула насчет любовника? Не могла не понимать, что лишаешь бедолагу последней надежды.

— Именно этого мне и хотелось, — отрезала она. — Отца я ему не прощу. Пора было внести полную ясность… Боже мой, он ведь не врал насчет Роблеса. Если бы врал, Роблес давно бы приехал. Все рухнуло, все…

— Роблес, значит, аквалангист… — протянул Мазур. — Море, море… Он должен был нырять к… цели?

— Ты удивительно догадлив…

— И теперь у тебя нет ни денег, ни аквалангиста, — вслух рассуждал Мазур.

— Придется самой.

Мазур посмотрел на нее, присвистнул:

— Русалочка… Какая там глубина?

— Ну, футов сто…

— Как мы это небрежно произнесли… — сказал Мазур. — Сто футов. То есть добрых тридцать метров… Ты что, ныряла с аквалангом?

— Да, в Штатах. У меня есть сертификат…

— Ну, даже так… — произнес он с преувеличенным почтением. — А сколько у тебя погружений?

— Много.

— А точнее?

— Не менее дюжины.

— Понятно, — сказал Мазур. — Любительский сертификат каких-нибудь ускоренных курсов… А максимальная глубина, на которую ты ныряла?

— Какая тебе разница?

— Все-таки?