Пиранья. Флибустьерские волны

Осколок Российской империи оказался довольно-таки бодрым старичком. Мазур затруднялся определить его возраст, во всяком случае, за семьдесят, а точнее установить не получалось. Сидя напротив в аккуратной гостиной и с хорошо скрываемым отвращением прихлебывая виски по глоточку, как на разлагающемся Западе, увы, принято, вместо того, чтобы пить по-человечески, Мазур проделывал в уме кое-какие нехитрые вычисления. Предположим, старикан и в самом деле украшал своей персоной ряды белогвардейцев... Сколько ему в таком случае может оказаться лет? Восемьдесят с гаком... Допустим, он года с девятьсот второго или третьего, тогда вполне мог застать, кадетом был, скажем... несовершеннолетним, но рослым, крепким кадетом... Этакий сын полка... Похоже на правду... Может этому быть восемьдесят с гаком? Отчего же нет?

Слава Богу, разговор велся на английском – правда, Мазура пару раз так и подмывало, чтобы окончательно расставить точки, перейти на русский и посмотреть, как старик отреагирует. В конце концов, почему бы сыну хорватского эмигранта не знать русского? Выучился где-нибудь у братьев-славян, таких же перекати-поле... Хорвату русский выучить гораздо проще, чем, скажем австралийцу... Нет, рискованно.

– Значит, вы были офицером, мистер Пушкин? – вежливо осведомился он.

– Бог ты мой, это было так давно... Самому уже не верится. Морским офицером, Джонни, заметьте, – старик горделиво выпрямился. – Лейтенантом императорского флота. Я как раз был произведен в офицеры, когда грянула революция и пришли большевики...

«А ведь не сходится, старый хрен! – торжествующе возопил про себя Мазур. – Как писали классики, никак не может тебе быть столько лет! Хоть ты лопни!»

Он сам был из потомственной морской семьи, и прекрасно знал иные тонкости. Если старик в семнадцатом был выпущен лейтенантом, лет ему должно было быть не менее двадцати – а на практике и поболее. Исключения маловероятны. Значит, родился он... Точно, не складывается!

– А сколько же вам лет? – спросил он с видом крайнего простодушия. – Потому что я бы вам дал не более семидесяти...

– Увы, увы... – грустно усмехнулся господин Пушкин. – Восемьдесят два, Джонни, как ни прискорбно...

«Точно, брешет, – подумал Мазур. – Восемьдесят два – значит, с девятьсот четвертого... И ты, старинушка, будешь мне тут вкручивать, что тебя могли выпустить лейтенантом в тринадцать годочков? Ищи дураков в другом месте...»

– Знаете, я тоже когда-то мечтал стать морским офицером, – сказал он доверительно. – Не получилось... Великолепная форма, сабля на боку...

– Девушки млеют, – фыркнула сидевшая в сторонке Наталья.

– Не без этого, – серьезно согласился Мазур. – Уж никак не без этого. А что в этом плохого, собственно? Господин Пушкин, вы меня поймете...

– Ну конечно, конечно! – оживился старикан. – Помню, как мы гуляли по Петербургу – сапоги начищены, как зеркало, погоны сияют золотом, сабля на боку...

«Сапоги у морского офицера? – покривился про себя Мазур. – Очень оригинально... При парадной форме? Вне строя?»

– Сейчас я вам покажу... – старик поднялся и скрылся за дверью в соседнюю комнату.

– Он тебя не утомил? – тихонько спросила Наталья, сидевшая в глубоком кресле в крайне грациозной позе. Судя по ее взгляду, определенно намекала, что они могли бы провести время гораздо интереснее. Ножка на ножку, юбка символическая, блузочка в тропическом исполнении...

Старательно задержав на ней жаждущий взгляд, Мазур пожал плечами:

– А что поделать, если мой визит с самого начала стал жутко официальным...

– Ничего, я его сейчас спроважу, – пообещала она с лукавой и многообещающей улыбкой.

Вошел господин Пушкин, бережно и чуть ли не благоговейно держа перед собой на вытянутых руках саблю в ножнах. Остановившись навытяжку, протянул ее Мазуру:

– Вот, полюбуйтесь, Джонни. Единственное, что удалось спасти во всех перипетиях и странствиях...

Поднявшись из кресла, сделав соответствующее торжественному моменту лицо, Мазур осторожно взял у него саблю, стал разглядывать с неприкрытым восхищением. Мысли его, правда, были абсолютно противоположны выражению лица...

Хорошая сабля, сразу видно, настоящая. Отлично сохранилась. Одна беда – моряк при государе императоре никак не мог бы такую саблю носить. Пехотинец – запросто. Классическая офицерская пехотная сабля... с вензелем императора Александра Третьего, что характерно, неопровержимо свидетельствовало: именно в его царствование владелец сабли получил первый офицерский чин. Так-то...

А впрочем, это ни о чем еще не говорило. Даже сейчас можно подыскать убедительное объяснение: ну, скажем, господин Пушкин и в самом деле происходил из Российской империи, в самом деле воевал у белых, а потом эмигрировал и немало постранствовал по свету. Все до одной реликвии славного прошлого он в этих скитаниях растерял, но душа жаждала материальных следов лихой юности – вот он и повесил на стену что смог достать. Благо профаны вроде кладоискателя Джонни в жизни не заметят несоответствия... Одно ясно: Мазура они считают кем угодно, только не русским разведчиком, иначе не стали бы подсовывать такую туфту...