Пиранья. Звезда на волнах

Они часа полтора уже торчали на дереве, в развилке огромных сучьев, покрытых мелкими колючими иголками – мягкими и гибкими, но все же довольно неприятными для седалища. Как называлось это экзотическое растение с гроздьями мелких желтых плодов, Мазур не знал, да и не стремился узнать, лавры естествоиспытателя его нисколько не прельщали, хотелось одного – побыстрее отсюда убраться. И задница страдала от колючек, и надоело смертельно это нежданное сафари, особенно та его часть, что следовала непосредственно за убиением буайядарата, а если проще – знаменитого комодского варана, обитавшего, как оказалось, не только на Комодо, но еще на паре-тройке близлежащих островов (на одном из коих они в данный момент и браконьерствовали)…

Если правы авторы околонаучных книжонок, древним людям оставалось только посочувствовать. Окажись человек современником динозавров, охоться он на ящеров, на его долю непременно выпадали бы и тягостные труды по разделке добычи. А уж что это такое, Мазур убедился на собственном опыте.

Основная часть работы, к счастью, падала на Пенгаву с Манахом, и в самом деле виртуозно разделывавших тушу с помощью острейших парангов и пары ножиков поменьше. Однако на долю всех остальных тоже выпало немало неаппетитных трудов, главным образом там, где никакой особенной квалификации не требовалось, – скажем, среза́ть ящерье мясо с костей и управляться с потрохами. Мясо и потроха выбрасывали, а вот все остальное – шкуры, кости, жир – старательно упаковывали в целлофановые мешки для неведомого китайца в Катан-Панданге. Даже Гаваец Джонни, явный микродиктатор, пахал наравне со всеми, чтобы побыстрее закончить и смыться отсюда. В этих условиях Мазур, хотя и представлял здесь собственную персону старосты, вынужден был работать, как все.

Легко – или, наоборот, трудно – представить, как через двое суток выглядела их одежда и как они воняли. Ядрено. Но все же не так гнусно, как валявшийся на поляне дохлый олень-приманка. От дерева до приманки было метров сто пятьдесят, но амбре раздувшейся под тропическим солнцем туши долетало и сюда с неудачным порывом ветерка, ничуть не мешая туче ворон, коршунов и еще каких-то голошеих стервятников…

Ф-ффф-ф-руххх! Воздух моментально наполнился шумом и хлопаньем крыльев – птички-трупоеды без различия породы взмыли к кронам, да так и остались там, чертя в небе огромные круги.

Причина столь поспешного бегства была ясна Мазуру, за эти двое суток нахватавшемуся немало чисто прикладных знаний о комодских варанах.

К вонючей туше приближался обладавший острейшим нюхом дракон. Люди еще не видели его в высокой траве, но летучие пожиратели падали среагировали проворнее и шустро уступили место крупнейшему хищнику острова. Ага, теперь уже явственно слышится характерный скрип травы о чешуйчатую шкуру, постукивание хвоста, шорох высоких жестких стеблей, раздвигаемых могучим телом…

Пенгава встрепенулся, положил на ветку ствол своего карабина, оснащенного самодельным глушителем, величиной и диаметром схожим с натуральнейшей самоварной трубой. Пенгава, один из немногих в поселке трудоголиков, был, как уже понял Мазур, интуитивным механиком вроде отечественного Левши, неизвестным миру самородком. Все его самодельные охотничьи приспособления, корявые и громоздкие, несмотря на убогий внешний вид, блестяще выполняли те задачи, для которых были предназначены. Равным образом и глушитель непонятного устройства работал почти так же, как те его цивилизованные аналоги, к которым привык Мазур за годы службы. Выстрел получался практически неслышным – да вдобавок лесной охотник умудрялся точно попадать в уязвимую точку даже при наличии «самоварной трубы» на стволе, до предела затруднявшей прицеливание. Уж Мазур-то понимал это, как никто другой. Оставалось лишь предаваться философским размышлениям о том, как смешно устроена наша жизнь: в этой экваториальной глуши зарывал несомненный талант в землю отличный снайпер, способный к тому же перемещаться по джунглям, как бесплотный дух, любой спецназ оторвал бы этого парня с руками, – но ручаться можно, что сам Пенгава, дитя природы и человек во многих отношениях первобытный, категорически отказался бы от столь почетной службы, ненужной ему и непонятной, лежавшей за пределами его мировоззрения и жизненного опыта. «А может, он, хотя и первобытный, счастливее всех нас? – пришла Мазуру в голову крамольная мысль. – Что ему большая политика, соперничество сверхдержав и суета разведок? Что ему цивилизация? Другой жизни он не знает и не хочет, на свой лад невероятно счастлив, не то что мы – хамло и нахал Джонни, советские спецназовцы и разноплеменные подданные мадам Фанг и даже, подумать страшно, товарищ Андропов… Бог ты мой, а ведь завидно… И кому я завидую? Дикарю с острова, не знающему ни одной буквы ни единого алфавита, никогда в жизни не носившему обуви, не видевшему телевизора и асфальта… Но он-то счастлив, как он, должно быть, счастлив, не подозревая о том…»